Перси Джексон и похититель молний

Денег, которые мы получили за возвращение Гладиолуса, хватило только на билеты до Денвера. Позволить себе места в спальном вагоне мы не могли, поэтому пришлось дремать сидя. У меня затекла шея. Рядом со мной сидела Аннабет, и я изо всех сил старался не пускать во сне слюни.

Гроувер все время храпел и блеял, чем постоянно меня будил. Он так ерзал во сне, что одна из его фальшивых ног отвалилась, и нам с Аннабет пришлось быстро приделывать ее обратно, пока остальные пассажиры не заметили.

– Ну так кому нужна твоя помощь? – спросила Аннабет, когда мы наконец обули Гроувера.

– В смысле?

– Ты сейчас во сне бормотал: «Я не буду тебе помогать». Кто тебе снился?

Мне не хотелось отвечать. Уже второй раз я видел сон о жутком голосе из бездны. Но это так меня тревожило, что я все-таки ей рассказал.

Аннабет долго молчала.

– На Аида это непохоже. Он всегда является на черном троне и никогда не смеется.

– Он предложил вернуть мне маму в обмен на помощь. Кто еще это мог быть?

– Может… если он имел в виду «Помоги мне восстать из Подземного мира». Это если он решил начать войну с олимпийцами. Но зачем ему просить тебя принести ему великую молнию, если она уже у него?

Я пожал плечами и не ответил. Мне вспомнились слова Гроувера о том, что фурии в автобусе что-то искали.

«Где это? Где?»

Наверное, Гроувер почувствовал мои эмоции. Он захрапел, забормотал что-то про овощи и замотал головой во сне.

Аннабет поправила на нем шапку, прикрывая рожки:

– Перси, с Аидом нельзя заключать сделок. Ты ведь это понимаешь? Он лживый, бессердечный и жадный. И плевать я хотела, что на этот раз его Милостивые нападали не с такой силой…

– На этот раз? – переспросил я. – Хочешь сказать, ты и раньше с ними сталкивалась?

Ее рука потянулась к ожерелью. Она покрутила покрытую белой глазурью бусину с изображением сосны – одну из тех, что выдавали в конце каждого лета.

– Скажем так, особой любви к Владыке смерти я не питаю. Ты не должен помогать ему в обмен на жизнь мамы.

– А что бы ты сделала, если бы речь шла о твоем отце?

– Тут все просто, – ответила она. – Оставила бы его гнить в могиле.

– Ты серьезно?!

Серые глаза Аннабет неотрывно смотрели на меня. В них читалось то же выражение, что и тогда в лесу, когда она, выхватив меч, была готова сразиться с адской гончей.

– Папа с самого моего рождения меня ненавидел, Перси, – сказала она. – Ему не нужен был ребенок. Когда я появилась у него, он попросил Афину забрать меня и вырастить на Олимпе, потому что был слишком занят работой. Ей это не понравилось. Она сказала ему, что героев должны воспитывать смертные родители.

– Но как… то есть наверняка ты не в больнице родилась…

– Я появилась у папы на пороге в золотой колыбели, меня принес с Олимпа Зефир – западный ветер. Думаешь, папа вспоминает об этом как о чуде? Может, он, типа, взял фотоаппарат и сделал хотя бы пару снимков? Но нет – по его словам выходило, что бо́льших неудобств ему в жизни не причиняли. Когда мне исполнилось пять, он напрочь забыл Афину. Женился на «обычной» смертной, завел двух «обычных» смертных детей и перестал меня замечать.

Я посмотрел в окно. Мимо проплывали огни спящего города. Мне хотелось утешить Аннабет, но я не знал как.

– Моя мама вышла замуж за отвратительного мужика, – сказал я. – Гроувер говорит, она это сделала, чтобы защитить меня, спрятать за запахом человеческой семьи. Может, и твой папа так решил?

Аннабет по-прежнему теребила ожерелье. В ее руке оказался перстень колледжа, нанизанный на шнурок вместе с бусинами. Наверняка он принадлежал ее папе. Интересно, зачем она его носит, раз так ненавидит отца.

– Ему нет до меня дела, – сказала она. – Его жена – моя мачеха – обращалась со мной как с чокнутой. Не разрешала играть со своими детьми. Папа с ней соглашался. Когда случалось что-то опасное – ну знаешь, когда монстры нападали, – они оба смотрели на меня с возмущением: мол, как ты смеешь подвергать риску нашу семью?! В общем, мне все стало ясно. Я им была не нужна. И я сбежала.

– Сколько тебе было лет?

– Столько же, сколько тогда, когда я попала в лагерь. Семь.

– Но… ты бы не смогла добраться до Лагеря полукровок одна.

– Я не была одна, нет. Афина за мной присматривала, вела меня к тем, кто поможет. Сама того не ожидая, я встретила друзей, которые заботились обо мне. По крайней мере, какое-то время.

Я хотел спросить, что случилось дальше, но Аннабет, похоже, окончательно погрузилась в воспоминания. Мне оставалось только слушать, как храпит Гроувер, и глазеть в окно на мелькающие за ним темные поля Огайо.

К концу второго дня поездки, 13 июня, за восемь дней до летнего солнцестояния, проехав несколько золотых холмов и мост через Миссисипи, мы оказались в Сент-Луисе.

Аннабет вытянула шею, чтобы разглядеть арку «Западные врата», которая напомнила мне торчащую над городом ручку гигантского пакета.

– Я тоже хочу, – вздохнула Аннабет.

– Что? – спросил я.

– Построить что-нибудь такое. Ты когда-нибудь видел Пантеон, Перси?

– Только на фотографиях.

– Когда-нибудь я увижу его вживую. Я построю величайший монумент во славу богов. И он простоит тысячу лет.