Персидская литература IX–XVIII веков. Том 1. Персидская литература домонгольского времени (IX – начало XIII в.). Период формирования канона: ранняя к

Некоторые исследователи усмотрели в этом произведении последние отголоски шу‘убитских настроений, подобных тем, которые можно найти в ряде образцов арабской поэзии, например, в известной касыде ал-Бухтури (821–897), рифмующейся на букву син, с ее откровенным восхищением чудесами древних рельефов на развалинах сасанидского Мада'ина. Однако скорее стихотворение Хакани и по набору мотивов, и по тональности выдержано в традиции темы «умерших владык», которая, начиная с арабского мастера зухдийат Абу-л-Атахии, была одним из устойчивых образных воплощений идеи бренности земного бытия. Именно в этом образном обличии тема представлена и в персидской поэзии – в аскетической лирике ‘Абдаллаха Ансари. Хакани подчеркивает дидактический пафос стихотворения, в самом начале характеризуя его содержание словами «назидательный пример» (‘ибрат) и «совет» (панд):

О сердце, извлеки урок! С помощью ока узри назидание!
Признай дворцы Мада'ина зерцалом назидания!

Далее поэт говорит: «каждый зубец крепости дает тебе совет» или «Хакани, у этих врат проси, как нищий, назидания, чтобы впредь у твоих врат просил назидания хакан, как нищий…». Центральную часть кыт‘а составляет именно перечень «умерших владык», которые олицетворяют быстротечность земной славы и власти и неотвратимость ухода в мир иной:

Сойди с коня и склонись до самого ковра земли –
Под слоновьими ногами [времени] нашел смерть Ну‘ман.
Нет-нет, взгляни, как подобный Ну‘ману, бросавший царей
                                                            под ноги слонам,
С течением времени был убит слонами дней и ночей…
Пьяна земля, поскольку вместо вина она вкусила
Крови сердца Ануширвана из чаши черепа Хурмуза.

В творчестве Хакани можно наблюдать не только движение касыды в сторону дидактико-философской и рефлективной тематики, но и очевидное усложнение ее образного и композиционного рисунка. Именно Хакани закрепил в каноне касыду с множественными зачинами, всегда выделяемыми повторением парной рифмы, как в матла‘. Количество таких зачинов может доходить до пяти. Он продолжил традицию Сана'и в сочинении дидактико-философских касыд с арабскими названиями. Названия таких касыд Хакани – «Зерцало чистоты» (Мир'ат ас-сафа), «Язык птиц» (Мантак ат-тайр), «Увеселение душ» (Нухзат ал-арвах), «Амулет Хиджаза» (Хирз ал-Хиджаз) и др.

Сейчас трудно судить о том, сам Хакани или традиция переписчиков присвоила его касыдам подобные заглавия. Понятно одно: они должны были прямо указывать на философско-назидательную направленность текста, подобно названиям поэм типа «Сада истин» Сана'и, «Сокровищницы тайн» Низами, «Языка птиц» ‘Аттара, «Восхода светил» Амира Хусрава Дихлави.

Философские касыды с названиями привлекали внимание поэтов следующих поколений и вызвали к жизни череду ответов в творчестве Амира Хусрава («Река (море) праведников» – Дарйа-и абрар), Джами («Море тайн» – Луджжат ал-асрар, «Полировка духа» – Джила ар-рух), Навои («Подарок размышлений» – Тухфат ал-афкар). Все перечисленные произведения являются ответами на «Зерцало чистоты». По утверждению Е.Э. Бертельса, один знаток классической поэзии, с которым он беседовал в Средней Азии, насчитал более шестнадцати ответов на эту касыду Хакани.

Тяготение Хакани к рефлективной и дидактической тематике привело к сокращению доли панегириков в его касыдах. Традиционные славословия у Хакани все больше уступают место описанию мусульманских святынь или вознесения пророка Мухаммада (ми‘радж), воспеванию единства Божьего (таухид) и славословию в адрес Печати пророков.

Достигший в своем поэтическом творчестве мыслимого предела виртуозности в обращении со словом, Хакани ощущал свой авторский стиль как нечто новое и заявлял об этом со свойственной ему резкостью:

Я – падишах поэзии и прозы в Хорасане и в Ираке,
Который каждым словом привел на испытание балагуров и
                                                                             болтунов.
Те, кто судят справедливо, считают меня мастером,
Ведь из мыслей и словес я создал новую манеру, а не следую
                                                                               древней.