Персидская литература IX–XVIII веков. Том 1. Персидская литература домонгольского времени (IX – начало XIII в.). Период формирования канона: ранняя к

Вчера ночью моя луна явила лик из-под мускусного покрова,
И от этого мои расстроенные дела пришли в порядок.
Пот струился по [щекам] розы, тонкое полотно было сброшено
                                                                                        с луны.
Видно, боялась она соглядатаев, коли явилась с [такой] поспешностью.
Ни на миг не мог я оторвать от нее взора,
Словно она была жемчужиной чистой воды, скатившейся из
                                                                                  моих глаз.
Мы дремали в объятиях друг друга, мы покоились рядом,
Как вдруг мое счастье проснулось и стало собираться
                                                                            [уходить].
Она сказала: «Я ухожу, что же ты хочешь оставить себе в залог?»
«Поцелуй», – ответил я, и ответ пришелся ко времени.
Опалила меня, страждущего сердцем, уходя,
Влага глаз моих, которая явилась вместе с тем источником
                                                                               живой воды.
Клянется головой Ширван-шаха Низами:
«Когда я проснулся, то понял, что любимая навещала меня
                                                                                   во сне».

(Перевод Р. Алиева)

Это стихотворение написано на традиционный для газели мотив явления возлюбленной герою. Оно имеет лирический сюжет и разворачивается как целостная картина счастливого свидания влюбленных, которая завершается весьма неожиданно: герой пробуждается и понимает, что был счастлив лишь во сне. Последний бейт газели указывает на ее возможный панегирический подтекст. Не исключено также и мистическое толкование стихотворения, на что наталкивает его сравнение со схожими по сюжету газелями Анвари, Сана'и, ‘Аттара. Кроме того, на склонность Низами к мистическому миросозерцанию указывает его хорошее знание лирики ‘Абдаллаха Ансари, о чем свидетельствует следующая газель, в которой содержится явная отсылка к стихотворению Ансари, начинающемуся словами «Ночь темна, и луна в затмении…»:

Мир темен, и нелегок путь, попридержи коня
И на миг сложи пожитки бытия в тайник Души.
Не будь печальным, о душа моя, на пиру веселящихся.
И когда разыграется виночерпий, с легкостью осуши тяжелую
                                                                               чашу.
Ступай Ее путем без ног, узри Ее красу без глаз,
Ее слову внимай без ушей, Ее вино испей без уст.
Узрев Ее рай и ад, не прельщайся ими,
Наступи ногой на голову ада и зачеркни пером райские кущи.
Когда станешь избранным из избранных, отбрось внешнюю
                                                                             оболочку,
И залпом осуши тысячу чаш духовной сути, [данных тебе] как
                                                                               награда.
О Низами, что за тайны ты поведал из глубины души?
Никто не может постичь их смысл, сомкни же уста, сомкни
                                                                                   уста!

В отличие от первой из приведенных газелей Низами, в которой образ возлюбленной мыслится конкретно и представлен на фоне целостной жанровой сценки, во второй газели возлюбленная-Истина вы ступает как некая сущность, находящаяся вне пространства и времени. Характерна и концовка газели, содержащая призыв к молчанию, ибо неизреченное слово, по мысли автора, выше изреченного. Многократное использование подобного типа концовки с призывом к молчанию веком позже можно будет наблюдать в мистико-экстатических газелях великого Джалал ад-Дина Руми. Той же концепции космической сущности любви придерживаются в газели знаменитые поэты – мистик Фарид ад-Дин ‘Аттар и панегирист Анвари.