Персидская литература IX–XVIII веков. Том 2. Персидская литература в XIII–XVIII вв. Зрелая и поздняя классика

Перед нами весьма характерный образчик поэзии шахр-ашуб, в котором чувства к предмету страсти – прекрасному юноше из «людей базара» облекаются в термины, связанные с его профессиональной принадлежностью. Жестокость возлюбленного и страдания влюбленного в персидской поэзии являются стандартными, если не сказать шаблонными мотивами, но в жанре шахр-ашуб они каждый раз предстают в неожиданных вариациях, поскольку поэт преследуют дополнительную образно-стилистическую цель – дать в любовном стихотворении еще и особенности определенного ремесла. Приведенный пример, внешне грубоватый и не лишенный своеобразного юмора, блестяще справляется с этой «игровой» сверхзадачей. Помимо этого, характер описания лирической ситуации в данном случае приближен к стилю вуку‘, чему полностью соответствует и общая тональность, и лексика, и реалистичность деталей, и практически полное отсутствие сложных украшающих приемов, и трудность выявления мистических коннотаций.

По наблюдению А.М. Мирзоева, язык поэзии Сайидо отличает стремление к словотворчеству (создание сложных прилагательных из грамматически независимых слов) и применение «перевернутого изафета» (изафа-йи маклуб), когда пропускается изафет и меняются местами определяемое и определение, что свойственно разговорной речи. Как пример создания подобных неологизмов ученый приводит любовную газель Сайидо, отличающуюся особым образным строем и необычным синтаксисом. На наш взгляд, стихотворение явно тяготеет к стилю вуку‘, и поэтому автор прибегает в нем к намеренным грамматическим вольностям.

Превратила меня в кебаб дерзкая мошенница с пьяными
                                                                                          глазами,
С нравом бродяги, влекущая за собой целый город
                                                                                    влюбленных.
С рукавами, осыпанными самоцветами, с розой на груди,
                                                                             с нежным станом,
В расшитой одежде, в златотканом поясе, с шапкой на голове.
Без сурьмы черны ресницы, без вина ярки губы,
Красноречив ее молчащий взгляд – она молчащая говорунья.
Ласковая с путниками, она покой для души, проницательная —
В странствиях не побывавшая, людей повидавшая,
                                                                       торгующая чувствами.
Взгляд ее – вестник свидания, а губы готовы к брани,
Порой глаза полны страсти, порой забывающие
                                                                                    о влюбленных…
Самовлюбленный палач, взгляд – охотник без силка,
Рука – в своенравного меч вонзающая, ухо —
                                                                        советам не внимающее.
Она дерзкая, как мысль Сайидо, она речиста, как попугай,
Язык – фонтан меда, рот – источник нектара.

В приведенной газели, описывающей дерзкую и своенравную красавицу, представлен своего рода каталог ее качеств-определений, которые и облечены в форму авторских композитов. Их практически невозможно передать в переводе, поскольку это сложные прилагательные в функции существительных, например, сафарнакардамардомдида (в-странствиях-не-побывавшая-людей-повидавшая), насихатнашинидагуш (ухом-советам-не-внемлющая). Образованные аналогичным способом прилагательные встречаются и в других стихотворениях Сайидо, но в процитированной газели они присутствуют практически во всех бейтах. На стиль вуку‘ указывает вульгаризированная лексика (мошенница — бипарва, брань – душнам), а также ряд специфических мотивов. Из характерных для индийского стиля редких новых слов отметим «фонтан» (фавара). Этот образ использовал и Шаукат Бухари – он сравнил свое перо с «изумрудным фонтаном». У Сайидо встречается образ воды, окрашенной в желтый цвет янтаря:

Чаша моего веселья умывала лицо в янтарной воде,
Листья цветника моей радости стали одного цвета с осенью.

Привлекает внимание еще одна особая черта лирики Сайидо: рассуждая о свойствах своего поэтического слова, поэт представляет его разящим:

Огнеязыкое перо своей рукой я, Сайидо,
Вонзаю, как мил

, в глаз моего противника.

Или другая концовка газели:

С тех пор, как огнедышащим стал язык моего пера, Сайидо,
Мой недруг извивается, словно горящий волос.