Персидская литература IX–XVIII веков. Том 2. Персидская литература в XIII–XVIII вв. Зрелая и поздняя классика

Я – пыль отчаяния, любым биением [сердца] тысячу
                                                                   беззаконий я рисую,
От сурьмы устало перо, но все же стон я еще рисую.
В школе испытания судьбы нет мне свободы от тяжкого труда —
Тайком от коленопреклонений несовершенства желание
                                                                          Фархада я рисую…
Из-за строки заглавия бессилия да не заплачет письмо
                                                                          страсти к родинке!
Из гнезда пери со сломанным крылом его я для охотника
                                                                                         рисую…
Нет у меня нынче настроения писать стихи, роняю
                                                                         я с кончика пера
Мисра‘

, выпрыгнувшие из пульса, кровь на ланцете                                                              цирюльника я рисую…
От рисунка постижения дрожь моей руки, неверно подобрал
                                                                                        я краски,
И в тот момент, когда сломал я свое перо, словно тысяча
                                                                          бехзадов я рисую.
В этой школе, стремясь к совершенству, не хочу я обмана
                                                           напрасных изображений.
Мне того совершенства достаточно, что имя Бидиля
                                                        почерком мастера я рисую.

Основной характеристикой истинной поэзии остается ее красочность, отсюда не только сравнение поэта с художником, но и поэзии с разноцветным оперением павлина:

Павлин вечно попадает в ловушку из-за своих
                                                                разрисованных перьев.
Бидиль, не удивительно, если я из-за своего искусства
                                                                              попаду в клетку.

Приведенный бейт трансформирует мотив финального бейта одной из газелей Амира Хусрава, в которой в плен попадает сладкоголосый соловей:

Ты ведь соловей, Хусрав, будь весел и в клетке,
Вращение небес не всегда дарит тебе сады и цветники.

Другой характерной чертой совершенной поэзии Бидиль считает сложность поэтического выражения. Свои стихи он сравнивает с запутанными письменами ночи, с капелькой росы, скрытой в «водовороте» розы, поэтические идеи называет «странниками в краю словесных форм». В оценке качеств совершенной поэзии Бидиль полностью солидарен со своими старшими современниками, подчеркивая в ней красочность, причудливость фантазии, изящество:

Бидиль, твои мысли достойны красочных фантазий,
Рамка красок весны – на страницах твоего Дивана

.

Или:

Ясный смысл попал мне в руки запутанным и сложным,
Бидиль, я создал мою жемчужину из сердцевины водоворота
                                                                                                   розы.

Или:

Сосредоточь свое сердце на тайнах формы и смысла, Бидиль,
Здесь весна, и порядок ее таков: аромат – внутри,
                                                                             цвет – снаружи.

* * *

Знакомство с поэзией индийского стиля должно предостеречь исследователя от априорного толкования литературного канона, по законам которого продолжает жить и развиваться персидская поэзия XVI – начала XVIII в., как застывшего и не подверженного никакой трансформации. Расхождения во взглядах на идеал поэтического стиля между стихотворцами классического и постклассического периодов наглядно иллюстрируют следующие высказывания. Известный мастер газели XIV в. Камал Худжанди провозглашает простоту и естественность как мерило совершенства поэтического произведения:

Камал, не украшай [в ущерб] простоте свои семь бейтов
                                                            рисунками и золочением,
Ведь стихи не станут красочными от золочения и цветистого
                                                                                  обрамления.

Приверженцы индийского стиля, напротив, всячески подчеркивают изощренную живописность и красочность своего поэтического языка, сравнивая его с цветущим садом, зеленеющей ветвью, луной в радужном гало, фонтаном с изумрудной водой, картинной галереей китайских художников, европейским домом, разодетой красавицей. Антропоморфный образ поэзии-красавицы, впервые появившийся у Джами, отражает в том числе и склонность нарождавшегося стиля к олицетворениям. В разных вариациях этот образ присутствует у многих поэтов индийского стиля. Вот как описывает процесс сочинения стихов Фитрат Зардуз Самарканди (1657 – начало XVIII в.):