Персонажи альбома. Маленький роман

Да, у этой неожиданной встречи могло быть будущее… кстати, незаурядное. Он и тогда это понимал, но медлил. Ему хотелось подтверждения, уловить намек, ну, что-то такое в воздухе, чему нельзя сопротивляться, а только с облегчением подхватить… и возглавить, как в истории с хороводом. А оказалось, времени почти не отпущено. Он тогда был ошеломлен: отчего ж молочная лавка? и как это глупо! А потом спохватился: иногда нет ничего пошлее рассудительности, зато движение наугад способно вывести на тропу к чудесному замку. Признаться, его удивила свежесть ее мысли, именно мысли, а не обычная телесная девичья свежесть, на которую, как пчелы на цветочную пыльцу, слетаются мужские особи. Он тоже шел нехоженой тропой наугад – с этой девицей ему вдруг сделалось не скучно. Кстати, меломан Петр Петрович утверждает, что музыкальные интерпретации известных произведений у нее были странными и новая музыка, которую она играла, тоже престранной. Да, эта музыка ему не понравилась, она не умиротворяла соразмерностью, оставляя слушателя в финале на дорожной развилке и к тому же, с позволения сказать, раздетым, разутым и обездоленным. Но, право, что-то в нем напряглось, когда раздались первые звуки – в них слышалось какое-то сверхъестественное усилие, попытка взмыть, преодолев земную тяжесть и отринув жизнь. Ему до сих пор стыдно за банальную ассоциацию – он припомнил устремившегося на колеснице к солнцу Фаэтона. Не исключено, впрочем, что сердце у него так отчаянно сжалось по какой-то другой причине. Он заметил на себе удивленный взгляд Петра Петровича и понял, что, наверное, сильно побледнел. После этого, впрочем, он взял себя в руки и отвлекся. Причудливая вещь память: исполнение музыкальной пьесы – событие, состоящее из движущегося звукоряда и совершающихся параллельно ему поступательных движений рук, происходящее в достаточно долгой временной длительности, но он отчего-то помнит только одну мгновенную картинку: выпрямленная спина, повелительный взмах узкой кистью и метнувшаяся в сторону и громко хлопнувшая накрахмаленная манжета. Зато вообразить во временной и логической последовательности вовсе не виденные нелепые и кровавые события в молочной лавке совсем нетрудно. Нет, конечно, он горько сожалел о случившемся, тем более, как ни странно, оба делали шаги в сходном направлении, и он тогда во время шутливой беседы упрекнул ее в далеко идущих притязаниях, а она уставилась ему в лоб и ничего не ответила. Но, может быть, ей тоже нечто непререкаемое открылось в этой молочной лавке, и она последовала велению, а потом все закончилось адом. Вернее, с него началось: он, Егор Иваныч, давно уже понял, что ад – это сновидение замкнувшегося в себе субъекта. Нет, все же музыка ему не нравится, ему ближе уравновешенные визуальные искусства, особенно та живопись, в которой «нежность письма достойна Бонингтона». Недавно эта неизменная марина снилась ему. Она почти не отличалась от виденной когда-то в Галерее, от того морского пейзажа, какой он воображал во время упражнений йоги, если не считать одной неуместной – о! сновидения – это царство неуместности! – детали на первом плане. Полотно, изображавшее по нижнему краю потемневшее в ненастную погоду узкое побережье, было забрызгано поверх легких мазков случайными ржавыми пятнами. Тем не менее, под этой ржавчиной отлично различалась равномерно и неустанно набегавшая на песок и откатывающаяся прочь прозрачная вода: она то увлекала с собой на гребень ближайшей волны, то со скрежетом выбрасывала на прибрежную полосу неприкаянный жестяной бидон.

* * *

Егор Иваныч читал за щербатым письменным столом принесенный ему в очередной раз курьером список. Внимательно проглядев несколько напечатанных имен, он механически исправил ручкой свою фамилию, в которой из-за запавшей в старом ундервуде литеры отсутствовал мягкий знак, отодвинул бумажный лист на середину стола, сцепил кисти рук на потертом сукне и, бледный, замер, откинувшись на спинку кресла. «Я вошел к ним в хоровод. Я знал правила, но вошел в хоровод к дикарям… и не совладал с ними», – звучало и повторялось в голове у Егора Иваныча.