Несколько лет назад жизнь доктора Егора Иваныча Фогеля изменилась: утомленный монотонным и неисчерпаемым океаном человеческого безумия, в основе которого – благодаря многолетнему опыту он был в этом уверен – лежала духовная примитивность, Егор Иваныч вознамерился расширить сферу своих интересов. Он убедил себя в том, что ему – несомненно, в научных целях – следует приглядеться и оценить душевное здоровье тех новых людей, какие с недавних пор управляют жизнью, определяя вектор ее движения и задавая ориентиры. А вдруг именно они оздоровляют гнилые болотные воды, разбавляя их целебным и терпким настоем горечи? Тезис, впрочем, показался ему не вполне достоверным и несколько высокопарным: иные знакомые персонажи, близкие упомянутым, вроде бывшего маляра, не давали никаких оснований думать о них в возвышенных категориях. И тогда охваченный какой-то невнятной потребностью деятельности Егор Иваныч вдруг понял, что просто жалеет эту ничего толком не умеющую делать, совершенно не справляющуюся с обязанностями власть, и что долг образованного и опытного человека прийти неумелым людям на помощь. Конечно, найдутся бывшие знакомцы, кто упрекнет его в вожделении господства и осудит, но они будут глубоко заблуждаться, ибо прав философ, – о, Егор Иваныч в свое время внимательно следил за передовой философской мыслью – утверждающий, что истину нужно сотворить.
Влекомый пагубным любопытством и неопределенными подспудными желаниями, не совсем внятными даже такому проницательному психологу, каким он был, доктор Фогель в свободное время, а иногда и в служебные часы начал появляться в учреждении с названием, состоявшим из взрывного скопления глухих согласных звуков, которым заведовал бывший маляр, а ныне председатель. В отличие от склонного к духовным авантюрам доктора опасливое местное население обходило двухэтажное здание бывшей школы стороной. Всем было хорошо известно, что в нем под странными предлогами удерживают людей от возвращения в места их естественного обитания, а также решают для всех и купно те вопросы, какие каждый должен решать по отдельности и для себя. При этом упомянутое учреждение вынуждено работать непрерывно, как всякий механизм, которому, чтобы не развалиться, нужно функционировать.
Внутри облупившееся здание выглядело уныло, как выглядит школа без детей. Устройство второго этажа воспроизводило первый, поскольку местный зодчий проложил по центру коридор, в который выходили двери комнат-классов, а единственной достопримечательностью сделал большой подвал с закоулками, прежде хранивший школьное имущество, давно уже разворованное. Служащих было немного, они прятались в классах, в которых исполняли свои загадочные обязанности. Посетив учреждение впервые, Егор Иваныч обследовал страдавшего полнокровием председателя, а за ним и прочих работников, осторожно к ним приглядываясь и найдя их в итоге существами определенно земного происхождения с небольшим репертуаром заурядных физических недомоганий, свойственных жителям данной климатической местности. В содержательном смысле персонал напоминал ему пациентов его лечебницы, людей с виду обыкновенных: если заглянуть в щелку классной двери, можно было увидеть, как они делали зарядку, чинили карандаши, смотрели в окно. Все это до прихода какой-нибудь депеши из райцентра, потому что после ее получения служащие впадали в особое истерическое состояние, в котором оказывались пациенты лечебницы, когда лечащему врачу после долгих трудов удавалось распознать хранимую больным за семью печатями тайну.