Читаем Персонажи карельской мифологической прозы. Исследования и тексты быличек, бывальщин, поверий и верований карелов. Часть 1 полностью

Широко известны английский Стоунхендж или кавказские дольмены. Камни-сейды, служащие местами поклонения, особенно были распространены у саамов. Встречаются они и у карелов. В Сегозерье рядом с д. Мууярви есть камень две сажени высотой и полторы сажени в длину, лежит он на четырех камнях поменьше. В той же деревне на высокой скале находятся три пудовых камня, а на них – четвертый. Их называют «камни Хийси; hiiden kivet» (SKS. N1122). Нарушившему временные границы может привидеться лесной народ, выходящий прямо из скалы (SKS. Е351).

Рассказывали о лешем (toisipuoline), который всегда охотился именно на горе. На этой горе было очень много птиц. Как-то охотники пошли в лес. Слышат: кто-то стреляет, но никого не видно, да и убитых птиц не могут найти. Тогда они на каждый выстрел стали говорить: «Господи, благослови!» После этого они нашли очень много птиц, а леший остался ни с чем. В конце концов ему пришлось уйти с этих мест (SKS. Е141).

В южнокарельских эпических песнях встречается такой топоним, как Тапиомяки (гора Тайно), к которой идет Марьятта, мать Иисуса[430].

В документах уездных судов Приладожской Карелии за 1675 год сохранилось любопытное дело, повествующее о том, как карелы в д. Баранова Гора, собираясь в еловом лесу на большом холме под названием Коровья Гора, приносили жертвоприношения хозяевам леса, чтобы в летний период они охраняли домашний скот. Крестьяне варили молочную кашу, потом кто-нибудь залезал на дерево и созывал духов на обед. А в расщелину опускали куриное яйцо[431], по мнению древних карелов, любимое лакомство и духов-хозяев, и умерших предков. Считалось, что за одно яйцо леший готов пасти стадо коров все лето, и одним яйцом можно накормить сорок покойников.


Практически никогда духи-хозяева леса не живут в сухом светлом лесу. Наоборот, лес темный, дремучий, с высокими деревьями, часто сухими или поваленными. Чаще всего это ели или сосны, деревья, которые растут на карельских кладбищах и на которых чаще всего делают карсикко как связующее звено с миром духов-хозяев леса и воды или с загробным миром первопредков. Есть сведения, что у финно-угорских народов существовала традиция исповеди дереву[432]; у выкопанной в лесу елочки исповедовался колдун[433]. В качестве священной рощи, в которой все принадлежит хозяевам леса, и даже ягодки нельзя сорвать человеку, и где колдун общается с лешим, упоминается можжевеловая, дерево, сакральное во многих культурах. Хвойные деревья, являясь вечнозелеными, тем самым олицетворяют саму жизнь. Но хвойный лес, в котором живут хозяева леса, полон сухостоя и бурелома, это место, где чувствуется дыхание смерти и темноты. Изредка упоминается ивняк (162) и ольшаник (192, 204), деревья также воспетые еще в карельских эпических песнях и обладающие магическими свойствами. Ива в традициях некоторых народов даже выполняет функцию мирового древа, она также является символом жизни, возрождения (Вербное воскресенье).

Боится леший крапивы, растения жгучего, которое сопоставимо с огнем, древним оберегом против любой нечистой силы. Так, в одной из быличек рассказывается, что похищенную лешим девушку находят в зарослях крапивы, а «он не может идти в крапивные заросли, крапивы боится» (142).


В карельской мифологической прозе одно из основных мест пребывания хозяев леса – болото, находящееся за холмом или под горой. Причем часто человек видит леших сверху вниз, сам оставаясь стоять на возвышенности, а они – внизу. На болоте или у болота пропадают домашние животные (161, 163) и дети (153, 150), по болоту идут хозяйки леса (77), здесь часто теряют ориентацию взрослые (120). У болота видят лесной народ, выходящий из скалы (SKS. Е351). Похищенного мальчишку леший сажает на болотную кочку (SKS. К201). Порой события могут происходить и на лугах или покосах, которые чаще всего находятся в низменных местах, а иногда являются просто осушенным болотом.

В похоронных плачах говорится о том, что «душа умершего проходит через непроходимые леса и топкие болота, в которых притаились змеи»[434]. Змеи здесь ассоциируются с душами умерших первопредков; но с ними связан и образ злой лесной старухи-колдуньи Сююятар, являющейся их матерью (в сказках и заговорах).


По своей функции в карельской мифологической прозе близкой болоту оказывается земля, а точнее углубление в ней, яма, как бы выход в подземное царство. В сказках ямы и углубления тоже являются входом «в иной мир»[435].

То, что лес и земля – две взаимосвязанные стихии, подчеркивается в одной из быличек. «Если лес спрячет корову или какое животное, тогда оно землю будет есть. Не может двинуться. Оно в одном месте, животное, когда лес спрячет. В одном месте, он землю съест по колено, пока не освободят… Не привязано, а двинуться не может, не может уйти… Лес прячет, лес прячет. Земля держит» (172).

Потерявшихся животных часто находят в различных ямах, в которых их прячут хозяева леса. «Там в Олонце были пологие места и канавы были большие, а края канавы глиняные», в ней теленка и нашли (181).

Перейти на страницу:

Похожие книги

История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны
История частной жизни. Том 4: от Великой французской революции до I Мировой войны

История частной жизни: под общей ред. Ф. Арьеса и Ж. Дюби. Т. 4: от Великой французской революции до I Мировой войны; под ред. М. Перро / Ален Корбен, Роже-Анри Герран, Кэтрин Холл, Линн Хант, Анна Мартен-Фюжье, Мишель Перро; пер. с фр. О. Панайотти. — М.: Новое литературное обозрение, 2018. —672 с. (Серия «Культура повседневности») ISBN 978-5-4448-0729-3 (т.4) ISBN 978-5-4448-0149-9 Пятитомная «История частной жизни» — всеобъемлющее исследование, созданное в 1980-е годы группой французских, британских и американских ученых под руководством прославленных историков из Школы «Анналов» — Филиппа Арьеса и Жоржа Дюби. Пятитомник охватывает всю историю Запада с Античности до конца XX века. В четвертом томе — частная жизнь европейцев между Великой французской революцией и Первой мировой войной: трансформации морали и триумф семьи, особняки и трущобы, социальные язвы и вера в прогресс медицины, духовная и интимная жизнь человека с близкими и наедине с собой.

Анна Мартен-Фюжье , Жорж Дюби , Кэтрин Холл , Линн Хант , Роже-Анри Герран

Культурология / История / Образование и наука