Персонажи карельской мифологической прозы. Исследования и тексты быличек, бывальщин, поверий и верований карелов. Часть 1

A toini sluucai oli meilä sielä… Ciganat tullah sinne Leipäniemeh, tulou yksi akka, Stepanieksi kucutah. Sanou sielä ciganalla: “Juohata jotta kuin ruveta kolduimah“. “No mitä siula koldostvua?“… “Juohata, kun kaikkie ziivattoja kontie obizaiccou joka vuotta“. “Vot sen, – sanou, – mie teilä juohatan. Siula i Muarie-akalla (ämmöllä miun), työ voitta sen luatie“. I hiän siitä sanou sillä Stepanie-akalla, ämmöllä, jotta mänkyä meccäh. Mimmoset puut, semmoset i eläjät tullah teilä“. Ämmöllä šanotah: “Etkö varaja?“ Ämmö sanou: “En, en varaja“. “No vot, Stepanie, sie lähet iessä, aseita viisi ili kymmenen jiäy, Muarie jälkeh siima. Tokko kun rupietta mitä luatimah, niin ni luatikkua, a elkyä muuh pakinah myöstykkyä“. No siitä, ämmörukka sanou, jotta sitä oli hirvie kaccuo. “No siitä, – sanou cigana, – kymmenen vuotta ei teijän ziivattoja ota kontie“… Kymmenen vuotta proiji, ei kosken kontie ziivattoja…

Ennen niitä oli, ämmö sano. Oli suurta ja pientä, kaikennävöistä. A ihmiset on semmoset: mimmoni meccä, semmoset i ihmiset. Jos on meccä pitkä, ihmini on pitkä. Jos on meccä lyhyt, i ihmini on lyhyt…

A tuattorukalla se oli, Oreijev-ukko Kouvassa eli, kuccu kylyh, jotta ota oma, sanou, mie annan siula kniigan, tullah koirat siun luokse, i sie heilä rupiet työtä antamah, a hyö ruvetah siula imusestvua kantamah. Tuatto sano: “Ennen mie kymmenen kertua käyn korohan kerällä kysymäh, cem miula semmoni leipä! En!“

В воде – хозяйка, в лесу – хозяин. Хозяева леса. Бесы. Раньше бабушка, мать отца, видела их своими глазами.

Однажды там в Карелии капканы держала… Срубят чурбан и расколют с одной стороны. Ловушка, ловушка. И здесь сделают как щипцы, а сюда кладут, как мышам. Как мышеловка. Вот. А птица попадает сюда, в капкан – это я сама видела в Карелии. И вот она капканы ходила смотреть и слышит: такой шум, а ветра нет. А шум прямо страшный. Она пристально смотрит: там толстая засохшая сосна. Она подбежала к ней и спряталась за ней. Смотрит: будто мужчина идет, черный костюм, шапка на голове, пуговицы блестящие. Не видела такого, аж страшно. Не смеет женщина сказать, а она у нас не боязливая. Потом ушел, прошел. Перекрестилась и пошла домой.

А другой случай был у нас там… Цыгане пришли туда, в Хлебнаволок, приходит одна женщина, Степанидой зовут. Говорит там цыгану: «Научи, как колдовать». – «Какое тебе колдовство?»… «Научи, ведь медведь каждый год всех животных обижает». «Вот этому я вас научу, – говорит. – Тебе и Муарие (бабушке моей), вы сможете это сделать». И он сказал Степаниде, бабушке: «Идите в лес. Какие деревья, такие и жители придут к вам». Бабушке говорят: «Не боишься?» Бабушка говорит: «Нет, не боюсь». «Ну, Степанида, ты пойдешь впереди, а Муарие отстанет от тебя шагов на пять или десять. Только как начнете что делать, так и делайте, а о другом не говорите». Ну, потом бабушка рассказывала, что было страшно смотреть. «Ну, теперь, – сказал цыган, – десять лет медведь не возьмет ваших животных». Десять лет прошло, не трогал медведь животных.

Раньше такое было, бабушка говорила. Были и большие, и маленькие, всякие были. А люди эти такие: какой лес, такие и люди. Если лес высокий, человек высокий. Если лес низкий, и человек низкий.

А у отца это было. Старик Арефьев в Ковде жил, позвали его в баню. Говорит: возьми свое, я дам тебе книгу, придут к тебе собаки и ты будешь им работу давать, а они будут тебе имущество приносить. А отец сказал: «Я лучше десять раз с коробом пойду попрошайничать, чем мне такой хлеб! Нет!»

ФА. 3060/4а. Зап. Конкка А. П. в 1987 г. в д. Княжая Губа от Никулиной А. Ф.

89

Ämmö kun oli nuorena ollun Leviessä lahessa, elän vielä tyttönä. Cenassa oli ukko hänellä. Niin siitä kun tuota hiän läksi sinne. Heilä oli nuotta Ukkohan joukon kerällä. Hänen piti huomeneksilla männä sinne aikaseh, ta meccyä myöti. Oli totta se tie, Cenah sinne. Cenah se tie meccyä myöten. Kun läksin huomeneksella aikasin mänömah sinne, niin miesjoukko, sanou, matkai. Mussissa pitissä vuatteissa ta oikein kiiltäjät napit. Missä oli meccä korkiempi, siinä ne oltih miehet korkiemmat. Missä oli matalampi, siinä oltih miehet matalammat. Ta paistih, vain, sanou, mie en suanun niistä sanoista selvyä. Koivun taaksi mänin ta siinä kacoin siitä sitä kummua. Matattih niin. Kun mänin sinne UkkoTah, Cenajaskah, niin siitä kun hätäyksissäh aloin sanuo. Šiitä oli sanottu vanhemmat rahvas, jotta: “Tuas on Kipri ottan ta nostan mecän väin liikkehellä, minnepä nyt oli tarvis“. Sielä oli siitä sanottu. Ni se ämmö sano, ihan näkövän kyllä. Nu a en tiijä, en tiijä!..

Ta siitä kuultih. Ihan sielä Mölkönvuaralla oli heilä sielä vanha nuottapirtti… Sykysyliä käytih sitä murrekalua vetämässä, jo jäijen kylmännän iellä. Ni sieltä vetämässä, Mölkönvuarasta, mainittih, jotta oli kuultu niitä pahanmiehen pakinoita. Entiset ne nuottamiehet! Ka mie en ole kuullun mitänä, en!