Еще в Святки гадали о будущем. О будущем гадали. Одни идут во время Святок Сюндю слушать. А эта баня была натоплена, сходили в нее. Ну парень один пошел, говорит: в банное окошко руку подает. Он с улицы в банное окошко руку подает, и если подает шерстяную руку, то жена будет хорошая. А если подает голую руку, то несчастная попадет. Он как подал туда руку, за руку как схватит. Говорит: «Если возьмешь в жены, то освобожу, а иначе не отпущу руку!» Потом она говорит, когда он уже согласился в жены взять: «Иди домой, и принеси одежду, да еще принесите крест и образок». Пришел домой, матери рассказал, помолился и спать лег. Пришла под окно, стучит: «Если не придете, попомните!» Тогда пришлось идти. Пришли: там человек, только одежды нет. Он как пришел, с молитвой дверь закрыли. С молитвой эту баню истопили, да он в баню сходил… А с ней была нечистая сила, она была чертями взята. И вот тогда одежды эти у нее сгорели, она осталась голая… И пришлось взять, пойти и взять. И прожили уже лет двадцать. И поехали… «Поехали сейчас в гости!» – жена говорит. «Поехали в гости к родителям». Ехали, ехали, ехали. Приехали: двухэтажный дом очень хороший. И попросились на ночь, их пустили. Говорят: «Пустим, пустим!» Пришли туда, а в колыбели ребенок. Женщина говорит: «Не знаешь ли ты чего? Не „измеришь“ ли ребенка? Так и так: столько-то времени – ест много, а не растет и ничего, одна только голова и живот». Отвечает: «Можно „измерить“». Ну, принесли ей ребенка для «измерения», ребенка «измерила». Говорит: «Дайте топор». Топор дали, она взяла и ударила топором [ребенка], он надвое раскололся – осиновое полено. Двадцать лет осиновое полено в колыбели качали. Вот. «Вы, – говорит, – двадцать лет осиновое полено качали, а я ваша дочь». Вот. Столько времени!
Нельзя матом ругаться на ребенка! Наша мама всегда так говорила: «Если во время замешивания теста матом выругаешься, муку добавишь и загустеет. А с ребенком нельзя матом ругаться!» Вот. Тогда-то ей этого ребенка и подменили.
– А кто подменил?
– Нечистая сила. Этот, хозяин леса. Вот. Раньше видели их. С песнями они толпой ходили. С гармошками, с песнями, эти, лесной народ. Слышат, идут по дорогам. Вот. Тогда-то смотри, та девушка освободилась из их толпы.
157
Девушка ушла от хозяина леса
Dai otettih lapsii, vajehtettih. Työtäh toattah da moamah kaccomah niityl kezäl. Sanou [mecänizändy]: “Kudoas soatos savu nouzov, sih älä mene, sanou. A kudoas ei nouze savuu, sih mene.“ A tyttö yksikai bo meni, kus savuu nouzov. Häi vikse tiezi. A savu nouzi – se oli malitunkel pandu soatto. Sih soattoh gu meni, hänel sovat palettih. Soattuo levittämäh ruvettih – a sie alasti inehmine, tyttö sie. Sit keändyi kodih. Oli mostu kaco, enne oli! Enne gi pokoiniekat käveltih, a nygöi ei nimi! Nygöi toine zakon!
Забирали детей, обменивали. Отправляют мать и отец на покос летом. Говорит [хозяин леса]: «Из которой копны пар поднимается, в ту не ходи. А из которой пар не поднимается, в ту иди». А девочка все равно пошла в ту, из которой пар поднимается. Она, видимо, знала. А пар поднимался – это была с молитвой поставленная копна. Она как вошла в эту копну, одежда у нее и сгорела. Стали копну разбрасывать – а там голый человек, девушка. Так вернулась домой. Бывало такое раньше, бывало! Раньше и покойники ходили, а сейчас – ничего! Сейчас другой закон!
Животные в лесном укрытии
158
Лес прячет
Sanottih, jotta mecänpeitoksesta… Sanottih, että yhessä kohassa kävelöv, a osua ei ni kunne, ei ielläh lähe, ei ni kunne doidi – a muka meccä peittäy. Oliko vain ei, emmä tiijä, a sanottih sitä… Ihmisie oli eksyksissä, sanottih, jotta mecänpeitossa oli…
Se on mecänpeittäjä… Meilä ei niken heitä sanon näkevän. Sanottih, jotta mecänpeittäjä on, a ken se tietäy, onko, ei…
Говорили, что в лесном укрытии… Говорили, что на одном месте ходит, а больше никуда двинуться не может, никуда не может попасть – так лес „прячет“. Было или нет, не знаем, а говорили это… И люди могли заблудиться, говорили, что в лесной прятке были…
Есть тот, кто в лесу „прячет“… У нас никто их не видел. Но говорили, что есть тот, кто в лесу прячет. А кто знает, есть или нет.
159
Нельзя ругать животных
– Sidä kuotellah dai järilläh ziivatat.
– A miksebo peittäy?
– Sanotah, pahal keäl sie, pahal keäl sie. Toici sie kirotah ziivattoa meccäh laskijes libo duumaijah midä, sit i hänel kodih ei tule.
Meilä oli lammasta, lambahat otti. Lambahat nedälie kolme oldih mecässä. Kuottelima, oma moamo kuotteli. Siidä rahvaz nähtih, i myö mänimä meccäh ottamah.