Персонажи карельской мифологической прозы. Исследования и тексты быличек, бывальщин, поверий и верований карелов. Часть 1

Когда лес укроет животное, на это тут нет заговора. Так ищут. Меня учили свои, да и чужая женщина уже учила, Ильина старушка. Однажды, когда в пастухах была, у меня пропало пять, пять бычков, шестая нетель. Вот. Искали, искали, уже силами колхоза – нигде не можем найти, следы есть, а не попадаются! Стадо выгоним в лес, потом колхоз отправит помощников, по-всякому ищем, вот не находим! Тогда вспомнилось: подожди-ка, учила ведь меня однажды, уже давно Ильина старушка. Подожди-ка, я попробую! На трех перекрестках делают три креста, за спиной делают, левой рукой, вот так. В воздухе крест, ну как будто крестишься. И говорят слова: «У длиннопалого из рук – вон животное! Отдай крещёным животное!» И только так сделала кресты, вечером сделала кресты, утром уже к женщине, косившей на лугу, пришли! Все внезапно появились! Где мы искали, в той изгороди были, на той земле, вдруг появились на лугу! Уже женщина весть отправляет: приходите, дурни, быков забирать, быки целый день на моем лугу, копны только бодают. Пошли тогда, еще и Шлыковых бык был… Уже чуть ли не неделю были! А если девять ночей смогут в прятке быть, тогда уже не вернуть. Раньше девяти ночей надо высвободить животных. А если не сделаешь, то все… Ни следы не поворачивали, ничего. В одном и том же месте ходили. Если лес спрячет, на глаза не покажутся. Вот. Лес прячет.

ФА. 3025/17. Зап. Степанова А. С. в 1967 г. в д. Робогойла от Ивановой Е. А.

192

Toizen kerran Fil’oin Iivanal hävii lehmy. Piettih-piettih kois, maijakuul kandamah vuotettiin vot-vot kandoo. A pripevöitih boobuskale: “Älä työnä pihal“. Häi röngöttäv! “Vuota, työnän vilustumah pihale“. Vaigu vilustumah työndi sie omassah aijas, lehmy hop! Pagozeh! Hänel himoitti meccäh kandamah. Meccäh kandoi, sinne meccy peitti. Jo nedäli ecitäh lehmee, dai minä käin eccimäh. Akkoinke istun, nygoi-la koittelen narkokseh loadie. Vaste sit eciimmo, istuimmo akkoinkel kolmeikeski, peelöi ecimmö icel da huogavummo, söimmö. Ei kuulu ni kellon hainoo! Lähtimmö eäres, sit on kolme tiesoaroa: “Nygö-la pangoo työ hot’ mustoh, ongo nece tozi! – narkokseh minä heile sanon. – Lain, opin ristat, eigo sit jeevei“. Ristat lain, sinä illan IlTan Vas’a menöv kalah lambih sinne, menöy: jo lehmy mölähtih da vaza häneh kohti, koirat haukuttih. Haukkumah ruvettih, kacon, sanou, viglistellähes, jänöit rovno lepikös sie da mecikös. Rubein kaccomah, ga Fiboin Iivanan lehmy. Valgei lehmy oli, dai valgien vazazen soannuh. I vot sie nedälin. Mittuot oldih vilut sinä keväjen, hallat! Eigo heineä ni kazva vie! Ni pihal muut ziivatat ei käydy vie! Häi sie nedälin elätti peädy! Vai midä lienne syönnyh? Vot! Vazazen kel. Sit akat nagrettih. Toaste viestin toi muzikku, pyöröil ajau: “Nygöi läkkeä velli lehmeä ottamah, lehmy on Syvän lammin selläl“. Vaste sid istuimmo, söimmö – emmo nähnyh ni…

Se pidäy, stobi kolme tiesooroo olis, sellin keendyvyö, sit sellin nenga ristat lait, iče nimität: “Pitkysormizel käis eäre, ristikanzal kädeh“. Muudu sanoo eule nimidä… Dai IlTan akkane muga sanoi: “Ei pie muudu nimidä. Sano vai. Sit hos ollou kuolluh, yksikai ristikanzu ugodih“.

Tootto meijän sie hot’ yöhäzel yksyi, ga häi jallat pusti. Jallat pusti da sit järilleh kengih i sit puuttuu järilleh hyvil dorogazil.

В другой раз у Филатова Ивана потерялась корова. Держали-держали дома, ждали, что в мае месяце отелится. А просили бабушку: «Не выпускай на улицу!»

А она мычит! «Подожди, выпущу охладиться на улицу!» Только выпустила охладиться в своей изгороди, корова – хоп! Бежать! Ей хотелось в лесу отелиться. В лесу отелилась, туда лес и спрятал. Уже неделю ищут корову, да и я ходила искать. Сижу с женщинами: сейчас нарочно попробую сделать. Только что здесь искали, сидели втроем с женщинами, в головах искали друг у друга да отдыхали, ели. Не слышно даже звона колокольчика! Пошли вон, а по пути – перекресток трех дорог. «Ну, сейчас хоть запомните, правда ли это! – нарочно я им говорю. – Сделаю кресты, не покажутся ли тогда!» Сделала кресты. В тот же вечер Ильин Вася идет на рыбалку на ламбу туда, идет: уже корова замычала и теленок, прямо к нему, собаки залаяли. Залаяли, смотрю, – говорит, – мелькают, как зайцы, в ольшанике там, в лесочке. Стал смотреть, так ведь Филатова Ивана корова! Белая корова была и белого теленочка родила. И вот там неделю. Какие холода были той весной, заморозки! Травы еще совсем не было! Даже на улицу другие животные еще не ходили! А она там неделю жила! Что ела? Вот! С теленком. Тогда женщины смеялись! Тоже весть принес мужик, едет на велосипеде: «Ну, теперь пошли корову забирать, корова на пригорке у Глубокой ламбы». Только что там сидели, ели – не видели…

Это надо, чтобы три перекрестка было, спиной повернуться и за спиной так кресты сделаешь, сама приговариваешь: «У длиннопалых – вон, человеку – в руки!» Других слов никаких нет. И Ильина старушка так говорила: «Больше ничего не надо. Скажи только. Тогда, даже если сдохла, все равно человек наткнется».