Персонажи карельской мифологической прозы. Исследования и тексты быличек, бывальщин, поверий и верований карелов. Часть 1

В былинках тоже говорится, что у водяного своя семья: «Veinizännät, veinemännät, lapset, kai ollaa ved’ehizelä» («Хозяева воды, хозяйки воды, дети – все есть у водяного») (313). В одном из рассказов «большая женщина» (ее называют русалкой и хозяйкой воды) с черными длинными волосами лежит на дне озера и кормит грудью ребенка (316). Широко бытуют сюжеты, повествующие о том, как люди неводом или сетью вытаскивают из воды ребенка водяного. Он похож на человеческое дитя, но некрасивый, жалобно плачет и просит отпустить его обратно в озеро (318). Примечательно, что деталями подчеркивается, что это пришелец из другого, не человеческого мира. Во-первых, он говорит не на карельском языке, а по-русски: «Он плачет, плачет, плачет и говорит: „Пустите меня прочь. Гога ужинать хочет. Гога ужинать хочет!“». (В Паданах видели беловолосого водяного, который мог говорить только: «Мяу-мяу-мяу!»). Во-вторых, признаком иного мира является необычное имя; как известно, в древности именно с момента наречения имени человек приобретал и своего тотема, ангела-хранителя, и приобщался к конкретному роду. В-третьих, этот ребенок не ест человеческую пищу, хотя голоден. А еда – тоже маркировка того или иного (чужого или своего) локуса. Например, если человека забирал к себе хозяин леса, ни в коем случае нельзя было есть то, что он предлагает, иначе человек терял память и приобщался к локусу и роду лешего («Значит, он есть хочет. Ему рот открывают, а он не берет. Ничего не ест»). Чаще всего пойманного ребенка водяного отпускают в озеро. Подобный рассказ записан еще Н. Лесковым в конце XIX века: «Случалось, рассказывают старые люди в Кореле, очень давно, много лет тому назад, что детище водяника попало в невод. Что так грузен невод, недоумевают мужики, таща сети на берег. Вытащили – и что же? В сетях оказался сын водяника, такой маленький, рыженький…

Одни из крестьян кричат: на берег его мол следует выкинуть (кричат по-карельски) и указывают при этом руками в гору, а водяник, понимая какую шутку хотят сшутить с ним крестьяне, только твердит: нет, нет, нет… Иные же, более благоразумные из крестьян, советуют спустить его обратно в воду и машут руками по направлению к озеру; на их советы водяник только и частит: да, да, да. „По-карельски, вишь, – замечает старик-рассказчик, – не умел он“. Решили крестьяне большинством голосов – пустить сына водяника обратно в озеро; спустили, и на другой день одному из рыбаков приснился сон: счастливы, говорит сам водяник во сне, счастливы, что отпустили сына моего на волю, в воду, а не то иначе бы всех вас уморил с голоду: ни рыбки, ни малька я больше не дал бы вам ни в сети, ни в невод»[543].

Но случалось, что люди мучили плачущего детеныша; за это его родители жестоко мстили человеческому роду. Они могли утопить и тех, кто обижал ребенка (319), и совершенно других людей, например, как в одной из быличек, молодежь, плывущую в лодке на ярмарку (320). Происходят такие события чаще всего летом, но случаются и зимой (317).

Встречаются мифологические рассказы, в которых знахарь помогает жене водяного во время родов. В награду хозяин воды всех потомков помощника обеспечивает хорошим рыбным уловом. «„Много ли теперь тебе надо?“ Денег ему насыпает: бери, сколько хочешь. Говорит: „Не возьму я денег, – говорит, – не надо, я ни от кого денег не беру, куда бы ни ходил, ни от кого никогда денег не беру“. Говорит: „Ну, раз так, то какую рыбу ты любишь?“ „А какая только есть, я всякую рыбу люблю“. „Ну, раз сейчас ты такое доброе дело мне сделал, то как только на берег озера придешь, без рыбы ты не уйдешь, и сыновья твои, и внуки – пусть только придут на берег озера, без рыбы не уйдут“. Сейчас у него остался только один внук, но и он, если только на берег озера придет, без улова не уходит» (315).

Также мифологические рассказы сообщают еще один способ появления детей у водяных: если пойти купаться поздно, то водяной заберет и сделает своим ребенком (232). Здесь уместно вспомнить точку зрения К. Крона, видевшего истоки мифологических персонажей в культе мертвых: он считал, что духами воды становятся те, кто утонул[544].

Еще один северный народ, нивхи, объясняли смерть людей на воде тоже исключительно нарушением определенных законов и табу. «Когда нивх утонет, вы сильно горюете. Так что не горюйте. Они вину совершили, и потому утонули. Их отцы, их матери в отношении воды вину совершили, поэтому их дети тонут – вот так происходит. С этого времени впредь не обижайте воду (море) – вот так поступайте»[545]. Ительмены вообще запрещали спасать тонущего: иначе дух воды лишится желаемой пищи[546].

Здесь можно провести параллель с мыслью В. Я. Проппа: «чтобы приобщиться к тотемному животному, стать им и тем самым вступить в тотемный род, надо быть съеденным этим животным»[547]. Таким образом, и вода, будучи в мифологии субстанцией одухотворенной, поглощает в себя человека, нарушившего запреты, приобщая его тем самым к своему роду.