Персонажи карельской мифологической прозы. Исследования и тексты быличек, бывальщин, поверий и верований карелов. Часть 1

Большой этнографический материал о ритуальном рыболовстве имеется в книге П. Виртаранта, посвященной Беломорской Карелии[617]. Карелами из всех рыб особо почиталась щука. В ее образе часто видели самого водяного. И вообще поймать большую щуку считалось не к добру, ее тут же отпускали в воду, считая, что это сам хозяин воды зачем-то показался людям. В голове щуки насчитывается около пятидесяти костей, карелы знали все их названия, а также названия зубов. Кровь рыбы никогда не называли кровью, только leppä: leppöä valuu (кровь течет). Возможно потому, что у многих народов считалось, что душа человека и всего живого находится именно в крови. В Аконлахти когда ловили большую щуку, ее варили и приглашали к свежей ухе Святого Петра: «Pyhä Petri vereksillä!», а щучью челюсть (которая была оберегом) клали над внутренней дверью избы, чтобы злые силы не могли проникнуть в дом. Перед рыбалкой очень боялись сглаза, поэтому шли тайком, чтобы никто не увидел. К удаче было встретить ворону, и к неудаче – черноволосую, черноглазую женщину (карелы называли ее «pahaverine», «с плохой кровью»). Перед рыбалкой, чтобы предотвратить сглаз, проносили через мотню невода зажженные сухие коряги и отпускали их в озеро: «чтобы сгорели глаза завистников» (здесь в качестве оберега используется и огонь, в котором сгорает все плохое, и сухие коряги, найденные на берегу, в которые так же мог перевоплощаться хозяин воды, т. е. как бы отдавали хозяину то, что ему принадлежит). Карелы никогда не считали количество пойманной рыбы. Это правило основано на архаичных представлениях о счете: «Фольклорный счет транзитивен… выступает как номинация, создающая объект, на который она направлена… несосчитанный – не существует… то, что получает имя, – обретает бытие»[618]. Рыбаки прятали улов от посторонних глаз, чтобы человек «с плохой кровью» не спугнул удачу, при этом щедро одаривая бедных и немощных односельчан.

Весенний лов начинали с Юрьева дня. Считалось, что у кого в этот день был хороший улов, тот весь год был с рыбой. Говорили: «Pyhä Jyrki Kormelittsa, Karjalan kalajumala! Святой Егорий-Кормилец, карельский рыбный бог!» Рыбным богом считался и Святой Петр. Когда весной шли первый раз на рыбалку, просили, чтобы он дал рыбы: «Anna, Pyhä Petri, kaloa!». А когда ели первую весеннюю уху (обязательно из рыбы, до которой не касался нож), ее крестили и говорили: «Pyhä Petri vereksilläs, näitä syömäh – toista soamah. Святой Петр – на свеженькое, это есть – новое давать!» В данном случае интересно рассмотреть сочетание «vereksillä», т. е. на «свеженькое, на свежую уху». До первой пойманной рыбы нельзя было дотрагиваться ножом, т. е. в рыбе оставалась вся кровь, оставались жизненные силы, душа (veri – кровь, veres – свежий). И вот на эту уху свежую, полную энергии, приглашался хозяин вод, который, так же как древний дух, изображался похожим на рыбу (в данном случае с круглыми глазами): «Pyhä Petri, pyöräsilmä! Anna kaimallas kaloa!».

Особым способом, чтобы все пришлось по вкусу водяному, и он расщедрился, готовили рыболовные снасти. Во-первых, коптили сети и неводы: «Пропитанные дегтем тряпки клали в огонь, вот дым и проходит через сети. Так это надо делать… Мы вроде еще, старые, коптим, а молодые, те не знают ничего» (251). Особым образом обрабатывали грузила: клали в них летучих мышей, лягушек, овес, собранный под тремя ригами, ветки от печного помела, взятые из трех разных домов. А также отрезали грузила с неводов, в которых был большой улов, и прикрепляли к своим. Когда шли на тоню, зажигали огонь, проносили его через мотню невода (povi), проделывали это трижды, шепча при этом заговоры. Иногда раздевались донага и проходили через мотню с ножом во рту. Могли проносить хлеб и икону Святого Петра, прося у него при этом рыбы. Если рыба вдруг прекращала ловиться, коптили невод, и уже все рыбаки проходили с ножом во рту через мотню, пронося огонь. В качестве грузила вешали замок, чтобы рыба не уходила. Во время забрасывания сетей говорили: «Иди в море черной, поднимайся на землю белой!», то есть полной рыбы.

По-особому готовили воду перед рыбной ловлей, тем самым демонстрируя самые древние верования, обожествлявшие саму воду. Кадили ее вереском, опускали муравьев и смолистые щепочки. А также брали бересту с трех пней вкруговую, три саженца рябины, три – сосны и муравьев с трех муравейников, клали все это в берестяной короб, зажигали и проносили трижды этот зажженный короб через мотню. Затем все это высыпали за спину в озеро и уходили, не оглядываясь назад. Жгли в костре кости от съеденной рыбы и относили их в ламбу, чтобы рыба стала лучше. Или приносили воду из рыбной ламбы в безрыбную, веря при этом, что переносят и щедрого хозяина воды.