Персонажи карельской мифологической прозы. Исследования и тексты быличек, бывальщин, поверий и верований карелов. Часть 1

И все эти разновременные пласты переплелись и наложились друг на друга. Но все хозяева до самого последнего времени в карельской мифологии несут, в подавляющем большинстве случаев, положительное начало. Водяной не воспринимается карелами в качестве нечистой силы, куда стремилось перевести его христианство. Вода осталась той же древней прародительницей, создавшей саму землю и давшей жизнь этой земле. Поэтому даже то, что люди тонут, т. е. водяной забирает их к себе, объясняется необходимостью приношения жертвы или приобщения к древнему роду.

Хозяйка воды, сидя на камне, расчёсывает волосы

251

Камень водяного

– Vejenemäntä l’uubiu sitä… vejessä on emäntä, se on, šanotah vanha kansa. Tuola on meilä kivi, tuola lähellä. Siinähän on nähty, jotta on hivuksie pessyt ta sukiu. Se on nähty vanha kansa. Sitä vetehisen kiveksi i kucutah. Tuola on meilä, tuossa lähellä. Mie voin männä siula näyttämäh, kun moottorin panen pyörimäh, missä on se kivi. Nyt on äijä vettä, ei nävy, a konsa kuiva kesä, niin näkyy, siinä on sukiutun.

– Ne verkot piti savustaa vetehisen hyväksi?

– Niin, niin, niin.

– Sitä se l’uupiu?

– L’uupiu, siitähän i kalua antau.

– Miten ne savustettih?

– Ka tervaista pane ripakkuo, savu mänöy verkkoloista läpi. Niin se pitäy ruatua.

– Vieläkös nyttenkin savustetah?

– Vielä savussetah. Myö vielä vrode vanhat olemma, savussamma, a nuoret ne ei tiijetä ni mitä. Oi, niin i kuivatah, a näin pitäis ruatua.

Хозяйка воды любит это… Там в воде есть хозяйка, она есть, старики говорят. У нас есть камень, там, в заливе. Там и видели, что волосы мыла и расчёсывала. Это старики видели. Его камнем водяного и называют. Там есть у нас, там, в заливе. Я могу поехать его показать, моторку только заведу, где этот камень. Сейчас много воды, не видно. А когда сухое лето, тогда видно, там расчёсывалась.

– Сети надо было закоптить, чтобы задобрить водяного?

– Так, так, так.

– Это он любит?

– Любит это, и рыбу даёт.

– Как их коптили?

– Пропитанные дёгтем тряпки клали [в огонь]. Вот дым и проходит через сети. Так это надо делать.

– Ещё и сейчас коптят?

– Ещё коптят. Мы вроде ещё, старые, коптим. А молодые, те не знают ничего. Вот они и сушат, а так надо бы делать.

ФА. 2650/5. Зап. Лавонен Н. А. в 1981 г. в д. Тухкала от Кирилловой M. Н.

252

Mie muissan, meilä oli syvä ranta, a kivi oli suuri – suuri. Myö kun järvie kylvemmä, ni sillä kivellä nouzemma, ni siitä meidä pölätettih, jotta: vedehine nouzi muga kivellä da tukkie sugi siinä. Emmä ruohtin enämbi nikonza männä sillä kivellä. A nyt on se vezi sikse jo kuivan, jo on kallivo noussun ylähäksi, kivi se… Ihmini, sanottih, jotta pität tukat ollah…

Я помню, у нас был глубокий берег, а камень был большой-большой. Мы когда купались, поднимались на этот камень, вот тогда нас пугали, что водяной якобы поднимался на камень и волосы там расчесывал. Больше никогда не смели на тот камень подниматься. А сейчас вода уже так высохла, что на берегу уже этот камень. Человек, говорили, что волосы длинные…

ФА. 2946/3. Зап. Конкка А. П. в 1986 г. в д. Реболы от Ивановой И. И.

253

Vedenizändä oli. Ga kuulimmo: oli, a oligo vai ei olluh. Pagistih, što oli. Vedenizändä se. Meile täs poiki guba on, sil gubal keskel on kivi. Kezäl konzu vähäl vedel, ga nägyy, a konzu enämbi vettä, ga sit vähäl nägyy. On tämän suurus kivi. A sit minä en nähnyh, a ken-to sanoi, nu minun aiguine. Kusto, sanou, yöl tulen. Nouzi, pitkät nene tukat, sille kivele nouzi, minulle kirguu: “Älä, raba tule tänne! Minä rubetan peät sugimah!“ Sanou, gu sugiu, derniy, peät sugiu, demiy, curah – toizeh, net pitkät tukat, mustat, sugiu, sugiu. Nenne vai blesnitäh, en tiije, n’yblät, en tiije mit (se jo kuoli babka). A minä, – sanou, – pöllästyin: oi-joi-joi, midä nygöi? Häi minule vastaili: “Älä varaida, en sinut koske, en sinut ota, ei pidä sinut, sinä elä vie, älä varaida!“ Sugi, sugi peät, da sit järilleh cuksahtih sinne vedeh.

Oli-oli se vedehine, oli! Monet kerrat nähtih. Nähtih vedehine… Pahuu ei nimidä, ei roadanuh. Nu häi ozuttihes hyvän edel. Hyvän edel ozuttih, stob olis hyvä!