Персонажи карельской мифологической прозы. Исследования и тексты быличек, бывальщин, поверий и верований карелов. Часть 1

288

Осенью на мосту

– A järven rannal elittö, ga sanottihgo teile, što veinizändy on?

– Sanottih, dai näimö poaksuh myö sillal. Meile oli poikki järves sildu i osoobo sygyzylöil nenga sillal nouzeksendeli. I tol’ko vienizändy nouzetteli sillal i mitahto osooboi sluucei rodih hieruh. Paha. On gu ristikanzu, tokko vai villat pitkät ollah. Sit vai nenga viiputtau, sit vai sugiu, viiputtau.

– A naine g’oli vai muzikku?

– A sidä ei soa nähtä, ei häi lähel laskenuh.

– A paissuh ei nimidä?

– Ei nimidä. Vai vienizändy sillal nossuh oli, myö tyttöjoukko toze tulemas, vocotuksenkel gu tulemmo, a kudai-to sie dogadiu puoles järves: on istui jo sillal. A menemmö ielleh, brihacut siehäi julgiembat oldih, menemmö velli ielleh, enämbäl gu pagizemah rubiemmo, da sillal vai gu menemmö: brövzähtihes gu vedeh! Sit toinah vezi borhai. No sit sildoa myöte kodvan emmo ruohtinuh mennä. Coassuu navemo kaksi libo kolme sil cural olimmo, äski kodih menimmö, konzu heiti kuulundan kai sumu.

– A sanottih, što ei soa kezoil mennä myöhä naprimer, što voibi vienizändy ottoa?

– A sidä ei äijäl sanottu. Kezoile prosto muite ei myöhä työtty lapsii. A kezoitet-tih vellin!

– Вы на берегу озера жили, а хозяина воды вы видели?

– Говорили, да и мы часто на мосту видели. У нас мост был через озеро, и особенно осенью на мост поднимался, бывало. И только хозяин воды поднимется на мост, и какой-нибудь особый случай произойдет в деревне. Плохой.

Он как человек, только шерсть длинная. И вот так только отбрасывает, расчесывает, отбрасывает.

– А женщина или мужик?

– А это невозможно увидеть, близко ведь не подпускал.

– А ничего не говорил?

– Ничего. Только хозяин воды на мост поднялся, а мы, группа девчонок, с гомоном идём, а кто-то там увидел уже посреди озера: кто-то сидит на мосту. А идём дальше, парни-то там посмелее были, идём дальше, как только громче разговаривать стали и на мост как только ступили: как бухнется в воду! Вот тут-то вода забурлила! Ну, тогда по мосту долго не смели идти. Часа, наверно, два или три, на другом берегу были. Только потом тогда домой пошли, когда весь шум прекратился.

– А говорили ли, что, например, нельзя поздно купаться ходить – хозяин воды возьмет?

– А про это не очень говорили. Купаться просто так поздно детей не пускали. А так-то купались!

ФА. 3432/57. Зап. Миронова В. П. в 1999 г. в д. Ведлозеро от Ефремовой А. Ф.

289

Рано утром причёсывается на плоту

Vedehine… T’otka roskazi, toze nägi. Lautan nenällä. Sanou: huomuksella aigazin nouzi, päiväni nouzi dai rannal ku elettih, vettä lähti coajukse ottamah. “Vai sugiu tukkii, pität tukat, – sanou, – sugiu! A sit ku dogadi, dai vedeh mäni“. Vot! Sidä sanottih!

Kylyssä, paistih, on izännät dai emännät. Myöhä nikonzu älä mene kylyh!

Водяной… Тетка рассказывала, тоже видела. На плоту. Говорит: утром рано встала, солнышко встало, и раз на берегу жили, за водой для чая пошла. «Волосы только расчесывает, длинные волосы, – говорит, – расчесывает! А как увидел, и в воду ушел!» Вот! Говорили!

В бане, говорили, есть хозяева и хозяйки. Поздно никогда в баню не ходи!

ФА. 3151/36-37. Зап. Ремшуева Р. П. в 1988 г. в д. Поросозеро от Юпатовой К. С.

290

Расчёсывается, сидя на коряге

A vetehistähän sano yksi sotilas, sraazu meilä vet poikki järven nämä… Lähettih sotilahat sastuavalta. Sastuava oli meilä melkein keskikylällä, sielä oli. No nin kaksi sotilasta lähettih rajalla. Nin siinä rannassa, kun rantah solahettih, ni oli istun naini havolla ta piätäh sukin siinä. Sotilahat oli kacottu, koko aika siinä kacottu, jotta onko tuo naini, vain onko tuo ken, kun ihan kiiltäy, kun se suka on kiässä, kun vetelöy tukkie. A tukat ollah niin pität, jotta vielä etähäksi käsijäh lyöy ta vielä mutkalluttau tukkie käteheh ta aina sukiu piätäh. Šiitä ne vojennoit šanotah, jotta onko tuo totta, jotta kun yöllä on, sanou, hyö yöllä kulettih, no kun yöllä, kun on valkiet yöt, se näkyy hyvin, sanou: “Kun rupesima jotta pakisomah lujemmasti, silloin kun loiskahti, sanou, järveh. Ta niin se mäni järvenpohjah“, sanou. Sanou, vieläki myössyttih jälelläh, Mäntih sastuavalla vielä sanomah, jotta semmoni ja semmoni tapahus on. Se oli nacaTnikka sanon, jotta: “Ei pie varata, sanou, se ei ole mikänä“, – sanou. En tiijä, oliko se vain ei totta.