Читаем Первая книга Царств. Поэтическое прочтение полностью

Их начальнику он не в обиду

Дал сыров штук десять не для виду,

А с прошеньем родину спасти.


На позициях трубили в трубы,

Чтобы дух у воинов поднять

Под верблюжьим одеялом грубым…

Собрались они в Долине дуба

Не за тем, чтоб дуба на ней дать.


В стане шли вовсю приготовленья

К страшной схватке не на жизнь, на смерть.

С криком все готовились к сраженью,

Строй стоял к плечу плечом саженным,

За царя готовый умереть.


Силы две сошлись, строй против строя,

А Давид, отцу чтоб угодить,

Братьев должным образом настроить,

Прямо в строй у завтрашних героев

О здоровье их пришёл спросить.


И пока вели они беседу,

Кто из них страдает от чего,

Голиаф возник с башкою медной

И ругался крайне непотребно

Так, что все бежали от него,


По дороге говоря с испугу:

«Видите, что этот жлоб несёт –

Израиль поносит, его ругань

Мусором летит на всю округу,

Кто её в контейнер соберёт,


Урной на башку его оденет?

Если б кто убил его, Саул

Смельчака из всех наличных денег

Одарил бы как на день рожденья,

Только шире подставляй баул.


Кто бы демонтировал умело,

Снёс бы на помойку этот шкаф –

Царь Саул за тот поступок смелый

Дом отца б его свободным сделал…

(Значит, прав был с рабством Голиаф).


И сказал Давид вокруг стоящим:

«Что я слышу, это ли не трёп,

Что свободу обретёт обрящий,

Если Голиафа спрячет в ящик

Так, что тот замок не отопрёт?


Необрезанный нас так поносит,

Словно мы попы, а он Ильич

Или Луначарский в Наркомпросе…

Морда кирпича мерзавца просит,

И она получит свой кирпич,


Ну, а кто убьёт его — награду…

До того, как мне поможет Бог,

Полис страховой оформить надо,

Знать, кому овец оставить стадо,

Поручитель кто и где залог».


Елиав, брат старший, на геройство,

Что задумал выказать Давид,

Рассердился и сказал по-свойски:

«На кого овец в пустыне бросил?

Ты же разоришь нас, паразит.


Знаю я твоё высокомерье

И дурное сердце. Жесткосерд,

На сраженье ты взглянуть намерен,

Оценить возможные потери

И понять, чей дальше будешь смерд».


А Давид своё — убью и точка,

Пофигу, что жлоб он и амбал,

Голиаф. Народ слова те точно

Доложил командованью срочно,

Царь Саул к себе его призвал


И сказал: «Ценю твою горячность,

Патриот ты, истинный еврей.

Но пойти тебе — погибнуть значит.

Ты в сравненье с Голиафом мальчик,

А он воин с юности своей».


Отвечал Давид Саулу в пику

Об опасной доли пастуха:

«Да пастух я, воин невеликий,

Но и мне случалось в повилике

У медведя вынуть потроха,


Вырывать овец из львиной пасти.

Если нападёт лев, озверев,

Я его за гриву, рву на части

И такой представлю вам ужастик,

Не поймёте кто пастух, кто лев.


Догонял машины я в пустыне,

Джипы перевёртывал не раз,

Если кто по глупости ослиной

Ярочку мою в багажник кинет

И на газ давить, чтоб скрыться с глаз.


Поступлю Израилю во благо -

Кирпичом пройдусь я по лицу

Голиафа, проявлю отвагу

И за войско Господа живаго

Освежую лучше чем овцу,


Поношение сниму с отчизны,

Необрезанным задам урок…»

Так Саула не без артистизма

Уболтал Давид с его харизмой,

Не иначе, Бог ему помог.


Отрока одел в свои одежды

Царь Саул. Прикид не подошёл.

Три экс эль болтается и режет

Там, где облегать должно бы нежно,

Ведь железки это вам не шёлк.


Шлем сползает на глаза и слепит,

Сбоку меч ходулей при ходьбе…

В дорогом таком великолепье

Хорошо прилечь в семейном склепе,

А Давид лежать не захотел,


Снял с себя доспехи, посох в руку,

Пять камней поглаже из ручья

Положил в свою пастушью сумку

И пошёл на Голиафа, суку,

Из оружия — одна праща.


Выступил Филистимлянин тоже,

С ним оруженосец. Голиаф

Глядя на Давида скорчил рожу,

Дескать, не видал юнца моложе,

Годного ну разве что для love,


Ибо белокур он и пригожий,

Не для битвы создан — для любви,

Без доспехов с атласною кожей.

Голиаф к нему: «Неосторожно

Ты себя ведёшь, мой визави.


Мальчик ты противный с голой палкой,

С локоном, спадающим на лоб…

Спрячь свой камень, я же не собака…»

А Давид в ответ с особым смаком:

«Ты собаки хуже, юдофоб».


Между ними завязался сразу

Очень интересный диалог.

Педофил без мысли безобразной

В этот раз юнца назвал заразой,

Всех привлёк богов, которых смог


Вспомнить из языческого сонма,

И Давида проклял на корню:

«Подойди ко мне, — кричал — бесёнок,

Прелести твои отдам я совам

На прокорм и хищному зверью».


Но Давид остался не в накладе.

Говорить всегда он был артист,

Вот и здесь не оскорблений ради

Красовался словно на эстраде,

А вложил в слова глубокий смысл:


«Ты с копьём, с щитом, ругаясь матом,

На меня идёшь, скрываешь страх,

Проклиная всех жидов пархатых.

Я же на тебя иду не в латах –

Имя Бога на моих устах.


С ним тебя убью и обезглавлю,

Брошу птицам и зверью твой труп,

Израиль я чрез тебя прославлю,

И узнаешь ты, собака злая,

Кто воистину велик и крут.


Не мечом народ свой Бог спасает,

Милостив к своим, к чужим суров…»

В строгом соответствии с Писаньем

Голиаф получит по сусалам

В подтвержденье пафосных тех слов.


Зарядил Давид свой гладкий камень,

Раскрутил, сработала праща.

Точно в лоб тогда филистимлянин

Получил и очутился в яме,

Как Давид ему и обещал.


А теперь, чтоб было невозможно

Продолжать ненужный диалог,

Голиафа меч он взял из ножен,

Обезглавил труп и подытожил

Спор двух школ. Таков его итог:


Не вставай, мразь, на пути прогресса,

Бога племенного уважай,

Не хули Израиль повсеместно…

А куда оруженосец делся?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности
Собрание сочинений. Т. 4. Проверка реальности

Новое собрание сочинений Генриха Сапгира – попытка не просто собрать вместе большую часть написанного замечательным русским поэтом и прозаиком второй половины ХX века, но и создать некоторый интегральный образ этого уникального (даже для данного периода нашей словесности) универсального литератора. Он не только с равным удовольствием писал для взрослых и для детей, но и словно воплощал в слове ларионовско-гончаровскую концепцию «всёчества»: соединения всех известных до этого идей, манер и техник современного письма, одновременно радикально авангардных и предельно укорененных в самой глубинной национальной традиции и ведущего постоянный провокативный диалог с нею. В четвертом томе собраны тексты, в той или иной степени ориентированные на традиции и канон: тематический (как в цикле «Командировка» или поэмах), жанровый (как в романе «Дядя Володя» или книгах «Элегии» или «Сонеты на рубашках») и стилевой (в книгах «Розовый автокран» или «Слоеный пирог»). Вошедшие в этот том книги и циклы разных лет предполагают чтение, отталкивающееся от правил, особенно ярко переосмысление традиции видно в детских стихах и переводах. Обращение к классике (не важно, русской, европейской или восточной, как в «Стихах для перстня») и игра с ней позволяют подчеркнуть новизну поэтического слова, показать мир на сломе традиционной эстетики.

Генрих Вениаминович Сапгир , С. Ю. Артёмова

Поэзия / Русская классическая проза
Страна Муравия (поэма и стихотворения)
Страна Муравия (поэма и стихотворения)

Твардовский обладал абсолютным гражданским слухом и художественными возможностями отобразить свою эпоху в литературе. Он прошел путь от человека, полностью доверявшего существующему строю, до поэта, который не мог мириться с разрушительными тенденциями в обществе.В книгу входят поэма "Страна Муравия"(1934 — 1936), после выхода которой к Твардовскому пришла слава, и стихотворения из цикла "Сельская хроника", тематически примыкающие к поэме, а также статья А. Твардовского "О "Стране Муравии". Поэма посвящена коллективизации, сложному пути крестьянина к новому укладу жизни. Муравия представляется страной мужицкого, хуторского собственнического счастья в противоположность колхозу, где человек, будто бы, лишен "независимости", "самостоятельности", где "всех стригут под один гребешок", как это внушали среднему крестьянину в первые годы коллективизации враждебные ей люди кулаки и подкулачники. В центре поэмы — рядовой крестьянин Никита Моргунок. В нем глубока и сильна любовь к труду, к родной земле, но в то же время он еще в тисках собственнических предрассудков — он стремится стать самостоятельным «хозяином», его еще пугает колхозная жизнь, он боится потерять нажитое тяжелым трудом немудреное свое благополучие. Возвращение Моргунка, убедившегося на фактах новой действительности, что нет и не может быть хорошей жизни вне колхоза, придало наименованию "Страна Муравия" уже новый смысл — Муравия как та "страна", та колхозная счастливая жизнь, которую герой обретает в результате своих поисков.

Александр Трифонович Твардовский

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия