Первая научная история войны 1812 года

Печально то, что уже заключенный при Павле I мир между двумя державами, который обещал быть долгим и выгодным обеим сторонам — оказался разрушен болезненными амбициями его сына. Шведский генерал и государственный деятель, перешедший на русскую службу, граф Георг Магнус Спренгтпортен (Göran Magnus Sprengtporten: 1740–1819), посланный Павлом I для встречи с первым консулом, так излагал смысл и перспективы русско-французского союза: «Увидев, что лондонский и венский кабинеты вместо того, чтобы способствовать общей цели, стараются лишь всеми силами захватить новые территории, увидев также, что правительство Франции изменилось и на смену анархии пришло консульство, он принял решение отвести свои войска. Я надеюсь, что отныне французы и русские будут хорошими друзьями. Это твердое намерение Его Величества Императора».⁸⁰

Бонапарт только и ждал этого замирения с Россией — и сделал все, чтобы упрочить его. В Петербурге он уже был популярной личностью — выдающийся полководец и гениальный реформатор: именно это угнетало завистливого молодого цесаревича Александра. Мало кто знает, но в тот период один русский художник написал картину, посвященную стремительному броску Бонапарта на мосту при Лоди — и сама императрица (мать Александра) купила ее за 600 рублей!⁸¹ Официальные статьи из главной французской газеты «Монитор» начали публиковаться и в российской Придворной газете.⁸²В своем официальном выступлении перед Законодательным корпусом 22 ноября 1801 г. консул Бонапарт радостно заявил: «Отныне ничто не нарушит отношений между двумя великими народами, у которых столько причин любить друг друга и нет поводов к взаимному опасению…»⁸³

Безусловно, дворцовый заговор с целью физического устранения Павла созрел среди русского православного офицерства, но, возможно, он бы еще долго зрел, если бы не английские деньги. Английский историк Элизабет Спэрроу, исследовав большой массив архивных документов, касающихся британских спецслужб тех лет, пришла к выводу о несомненной причастности их к организации убийства Павла I.⁸⁴

Можно согласиться с А.Д. Широкорадом: «…войны Павла I, а затем Александра I против Директории (правительства Франции до прихода к власти Бонапарта; автор имеет в виду, что Александр продолжил воевать против Франции — прим. мое, Е.П.) даже в случае случайного успеха принесли бы только вред Российской империи.

…Дальнейшая экспансия на запад и присоединение к России земель с польским и германским населением грозила империи страшной бедой.

…Павел, в конце концов, осознал свою ошибку и вступил в союз с Первым консулом Французской республики».⁸⁵

Но объективные предпосылки к миру и союзу разбились о субъективную агрессивность Александра I и комплексы части русской аристократии и офицерства. Хотя, необходимо подчеркнуть: реваншистские настроения в России появились только после поражения в войнах, развязанных Александром в 1805–1807 гг., а до этого их просто не могло быть — и, судя по многим первоисточникам, и не было!⁸⁶ При этом больше всего от конфликта России с Францией выигрывала Англия — объективный враг России на морях, а также в Восточном вопросе. Выдающийся знаток темы 1812 г., опубликовавший в свое время многие сотни важных документов, К.А. Военский (1860–1928), имел все основания написать следующее: «России в этой борьбе, затрагивающей по преимуществу интересы германского мира, быть может, и не было основания принимать участия.

Лучшим доказательством справедливости такой точки зрения служит участие в европейском походе против Наполеона Англии, которая, конечно, вовсе не была заинтересована в поддержании старых континентальных монархий, а, почуяв огромную силу новой империи, всячески старалась ее ослабить из чисто личных интересов. Совместная деятельность России и Англии против французов едва ли являлась актом политической мудрости. Вот почему кажущийся характер случайности в поступках Павла I и крутой поворот его в сторону симпатий к Бонапарту, при внимательном обсуждении, свидетельствует, быть может, о плане, строго обдуманном и имевшем полное оправдание в действительном соотношении сил Европы и в том положении, которое занимали среди них, с одной стороны, Франция, с другой Россия».⁸⁷ После подобного логично процитировать свидетельство польского генерала наполеоновской армии Дезидерия Хлаповского, относящееся к самому кануну войны 1812 года: «Проживавшие в Вердене англичане до того сдружились с нашими офицерами, что громко высказывали свои пожелания победы французам, а не русским, и радовались при мысли о восстановлении нашего отечества (т. е. Польши — прим. мое, Е.П.)».⁸⁸