Первая партия (СИ)

Вокруг, казалось, всё плыло. Общественный туалет со своими белыми стенами, белым полом, белым потолком и невзрачными белыми лампами походил на морг. Откуда-то веяло холодом.

— Господин Данзо? — робко спросил один из агентов, не показываясь из своего прикрытия. Шимура нашел взглядом тень, откидываемую подоконником. Присмотрелся.

— Вон, — слабо, но строго приказал. — Не впускать никого, кроме Хокаге и преемника.

— А врача, господин Данзо?

— Вон, я сказал! — рявкнул Шимура. Из глаз брызнуло больше слёз от потуг сдержать кашель.

Тень, отбрасываемая подоконником, послушно побледнела.

Если это смерть, я не удивлён, что меня никто не ждёт, — только и оставалось подумать.

Он измождённо моргнул, не желая поддаваться потугам закашляться. В горле что-то неприятно булькало. А я не простужен.

Он моргнул ещё раз.

В абсолютно белой комнате, между рядами белых раковин, белых кабинок и белых писсуаров перед ним стояла чёрная овца. Жёлтые глаза животного глядели на него… с сочувствием?

Общественный туалет, похожий на морг, и овца формировали между собой какое-то сложное противопоставление, наполненное метафорами. Будь жив академичный Хомура, он бы это анализировал. Но Митокадо был мёртв; в теории, от рук безумного Орочимару, хотя Данзо имел основания подозревать ещё кое-кого.

Лёгкие налились тяжестью и отозвались болью.

— Тебя уже не спасти, — печально провозгласила овца, — мне очень жаль. Но ты можешь уйти отсюда чистым.

— Спасти от чего? — прохрипел Данзо, силясь хоть как-то подняться.

Морда овцы стала серьёзной.

— Ты убил своего друга, потому что тот признался, что слышит тень.

Воспоминания водоворотом картинок пронеслись у него перед глазами. Шокированный, дрожащий, напуганный Кагами и его признание-шёпот о явлении тени Мадары к нему в дом, как эта тень следует за ним по пятам, не даёт спать, и всё шепчет-шепчет-шепчет на ухо предательство, ужас и ересь. Кагами догадывался, что его ждёт, и пасть от руки друзей ему показалось лучшей участью, чем стать жертвой безумия. Он отдал свой глаз примерно так же, как и Учиха Обито — с большой надеждой и улыбкой, наполненной любовью. Хомура так рыдал, что не сразу смог осуществить пересадку — так сильно у него тряслись руки. А Данзо…

А Данзо, помимо бесценного дара, унаследовал и проклятие.

— Когда она подчинила меня?

Шимура сопротивлялся настолько долго, насколько мог; ему казалось, всю жизнь, не сдавая позиций… Но раз его затащило в лимбо, то придётся посмотреть на себя с другой стороны.

Настоящие кабинки, он вспомнил, были зелёного цвета, а не белого.

— Ты сопротивлялся до самого конца, — печально ответила овца.

Значит, у меня не было и шанса.

— Тень не смогла покорить тебя окончательно, несмотря на долгие годы влияния. Орочимару намного хуже перенёс её скверну. Его удалось спасти только потому что он был её рабом меньше по времени.

— Поэтому и тела менял, — хрипло догадался Данзо, — пытаясь сбежать. А я делегировал её, разделял и властвовал.

— Ты не знал.

— Не знал, но инстинктивно чувствовал. И каков результат? Тьма не коснулась, пожалуй, только Торифу, потому что ему повезло умереть сравнительно молодым.

Овца покачала головой.

— Ты спас своего Хокаге.

Хирузен, вдруг вспомнил Данзо, я потому и отдалился от него изначально, когда… когда стало невыносимо. Приблизил к себе, притянул, Хомуру и Кохаку, кто готов был пожертвовать собой ради Конохи без тяжёлых последствий.

— Скажи мне, овца… Мадара… мёртв?

— Наверное, — ответила она, — у меня нет доступа к Книге Жизни. Скажу тебе только одно: это была не его тень.

— А чья?

— Великого зла, — выражение её морды приобрело воинственность. — Мы, призывные звери, помним привкус этой гнилой чакры. И знаем её как врага. Это существо только и может, что порабощать. Мне очень жаль, что я не могу спасти тебя. Твоя жизнь уже прожита, тебе не хватит времени на искупление грехов, совершенных твоей рукой, пусть и не твоими помыслами. Ты слишком привык держать всё в себе.

— Я умираю, — констатировал Данзо. — В тот самый день, когда…

… когда я хотел узурпировать власть.

— Не ты, — покачала головой овца. — А та самая тень. Твоё внутреннее сопротивление чужой воле чувствовалось.

— И что будет дальше?

— Я провожу твою душу. Уйду с тобой, чтобы тебе не было одиноко.

— Зачем?!

— Ну, — овца, казалось, смутилась, — это меньшее, что можно сделать для человека, который прожил чужую жизнь от цветущей юности до белой старости. Разве нет?

— Я хотел бы умереть от руки Учиха Саске. Верни меня обратно. Он должен будет сделать это сам.

— Зачем? — полюбопытствовала овца.

— Так он мне отомстит.

— Мстить раскаявшемуся… не получится.

— Казнить преступника, — поправил Данзо.

— Пожалей ребёнка! — воскликнула овца.