Первая партия (СИ)

Акацуки проводят внутреннюю политическую реформацию с внешней политповесткой со всеми вытекающими и не вытекающими (у них там у всех с сексуальным образованием оч плохо) хД

Кто заметил лёгкую критику неправдоподобного слэша и социальной ситуации в Америке, тот молодец.

Вообще гомосексуализм в мировой истории это интересно. Вы знали, например, что самые шовинистические философские и социальные труды были опубликованы мужчинами, которые, подозрительным или легальным образом “никогда не женились”? Почему? Конкуренция и зависть, наверное. Она и сейчас есть. У меня несколько хороших знакомых являются геями-пассивами, у них и с мужчинами, и с женщинами, и с самими собой много всяких проблем, в том числе и экзистенциальных. Но люди они хорошие.

Но тот факт, (хорошо спрятанный в текстах), что к сложной роли женщины в обществе приложили руку отчаявшиеся своими эпохами геи, это иронично.

Вот вам и абсурдность бытия, если учесть, что слэш пишут, в основном, женщины.

========== Первое право: Итачи (V) ==========

Итачи спал и снился ему сон.

Сны были редкими гостями в его тихих ночах. К тому же, из-за Шарингана было легче распознать, что есть реальность и что нет. Не говоря уже о сюрреализме. Но порой, когда спишь, даже если есть сначала осознание, потом оно пропадает…

Итачи снился сон.

Он осознал себя на лужайке посреди леса. На ней высилась белая печь. Вокруг неё были деревянные столы.

Хидан конструировал здоровенный торт. Внутри торта стояла огромная коробка, в которой сидел Кисаме, ему зачем-то было нужно там сидеть, чтобы потом оттуда выпрыгнуть. Итачи занялся глазурью.

Глазурь выглядела как веер, тот самый учива, что стал символом клана Учиха.

В какой-то момент торт загорелся, и Хидан начал громко кричать и заламывать себе руки. Итачи подумал, что это его вина, он же занимался глазурью. Попытался потушить, впитать в себя чакру огня, но она не впитывалась.

Кисаме пришлось полуголым выпрыгнуть из коробки, спрятанной внутри торта. Сюрприз был испорчен.

А потом появились тени, страшные тени. Они наползли из леса. Только глядя на них становилось жутко. Им был нужен торт, который всё ещё горел.

В какой-то момент Хидан и Кисаме пропали — они, наверное, остались сражаться с тенями, а Итачи обнаружил себя летящим на большой птице с Дейдарой, Конан и Какузу; Какузу держал торт своими… щупальцами под птицей, чтобы та не взорвалась. Тени попытались напасть и в воздухе, взвившись огромными страшными чёрными насекомыми — и Конан, распустив бумажные крылья, спрыгнула, чтобы помешать им.

Белая птица держала путь к солнцу. Она поднималась всё выше и выше, становилось то холодно, то жарко.

Дейдара плакал и говорил сквозь слёзы, что именно так и хотел умереть.

Птица поднималась ввысь. С неё начал капать воск.

Они пролетели мимо огромнейшего баобаба, на котором росли гёдза. Какузу, сорвав себе парочку, сказал, что жизнь — это гёдза по акции, никогда не знаешь, с какой начинкой попадётся: с мясом, овощами, или с креветками. И ещё сказал, что за искупление порой приходится дорого расплачиваться, но цена справедлива. Он отказался спрыгивать на дерево, отказался спасаться.

Ветер бил в лицо.

Летели в торжественном, траурном и решительном молчании. На смерть. На благородную смерть.

Горящий торт раскачивался под птицей в такт медленно тающим крыльям.

У самой большой тучи, серой и мрачной, норовившей спрятать солнце, появился рот, большой и страшный, острый, с нечеловеческими зубами. Туча прогремела:

— Это всё блажь! Блажь! Человечество не свернёт с намеченного пути! Не будет никакого референдума! Человечество создано, чтобы повиноваться! Слабые и глупые не имеют права ни на что, на то они и стадо, на то они и жертвоприношение!

Рядом с тучей возникло облако, пушистое и белоснежное, как овечка из детской сказки. Оно блеяло и пыталось загородить собой злобную тучу, чтобы птица с капающими крыльями поднялась выше. Где-то звенели колокола и тысячи колокольчиков. Стая уток и чего-то оранжевого полетела в раскаты грома — и взорвалась. Туча осталась, пусть и претерпела ущерб, тонкие лучи света прорвались сквозь неё, но не усмирили сверкающие в ней молнии. Солнечные зайцы, с солнечными алебардами и катанами на перевес, появились на пушистом облаке и прыгнули в тучу, пытаясь порезать её на клочки. Туча стала меньше, но не исчезла. И вдруг оттуда грянула молния, и она полетела прямо в птицу — Дейдара закричал — и вдруг он, Итачи, Какузу и торт стали падать-падать-падать, а внизу Коноха, и — там был Саске, он стоял на горе с лицами Хокаге, поставив руки в боки.

Он был одет в полицейскую форму клана Учиха.

Воздух пах магнолиями, потом яблонями и затем розмарином. Итачи падал, и падал, и падал, приближаясь к своей смерти. Всё было так, как он представлял, планировал. Тот же прыжок с небоскрёба в Амегакуре, только без продолжения. Он заставил себя держать глаза нараспашку, чтобы в последний раз полюбоваться на младшего брата, ради которого было всё — и грех, и жертва, и искупление.

«Дурачок» — шепнул грустный и ласковый голос мамы ветром в уши.