ПЕРВАЯ студия. ВТОРОЙ мхат. Из практики театральных идей XX века

Пьесу в России узнали вскоре после ее появления (1900 год). Один из создателей радикального журнала «Молодой вожатый» Гейерманс от раннего Гауптмана – автора «Ткачей» – перенял (кроме эстетики натурализма) приверженность социальной тематике. Среди множившихся русских переводов «Гибели „Надежды“» имелась книжечка под редакцией Веры Засулич – той самой Засулич, что лет тридцать назад стреляла в петербургского градоначальника и была оправдана присяжными. Под старость она жила переводами. В 1905 году в газете «Наша жизнь» писали с жаром: «Посмотрите, что делается в провинции на спектакле, когда ставится „Гибель ‘Надежды’“. А почему? Потому что каждый рад выкрикнуть свои проклятия»[131].

А. М. Ремизов, писавший так, имел в виду спектакль, который исследователь назовет самой значительной из самостоятельных работ Мейерхольда в провинции.

Гейерманс вводился и в исходные намерения Студии на Поварской (где-то близко от «Вознесения Ганнеле» Гауптмана).

Художественный театр к Гейермансу не обращался. Немирович и потом, при всем успехе спектакля Первой студии, не изменит мнения, что лучше бы играть его пореже – «плохого вкуса литература»[132]. Возможно, тут осадок неприязни, вызванной давней шумихой: суждение не вполне справедливо. Пьеса скромных достоинств, но вряд ли «плохого вкуса». Нетрудно найти драматурга талантливее, а вот в простоте и честности Гейерманс мало кому уступит, как и в энергии сочувствия. Нет, не скажешь, что в выборе ученики Сулержицкого и Станиславского ошиблись.

Естественно было бы, если бы «Надеждой» студийцев заразил Сулержицкий (между прочим, в адашевской школе он работал над отрывками из другой пьесы Гейерманса – «Всех скорбящих»). Но все сходятся на том, что «Гибель „Надежды“» принес Ричард Болеславский. Он же ее и ставил.

О том, как шла работа, сведений мало. С определенностью можно сказать, чего не делали.

Можно сказать с определенностью, что не сносились с автором.

Когда Немирович-Данченко напомнит гастролирующим в США мхатовцам, чтоб не забыли к 28 января 1923 года поздравить Первую студию с десятилетием, не грех было бы отбить и телеграмму автору «Гибели „Надежды“» – Гейерманс был жив-здоров, продолжал писательские труды у себя в Голландии. Но у Первой студии ни с ним, ни с другим ее современником, автором «Потопа», не возникло близости, личной или хотя бы заочной. Немирович выражал на этот счет холодное удивление. Для Художественного театра много значило соприкосновение и с человеком, написавшим пьесу, и с материей жизни, в пьесу так или иначе взятой.

Не только для «Власти тьмы» ездили под Тулу, но и для «Снегурочки» в Берендеевы края, и для «Бранда» в норвежскую горную глушь.

Не только через Горького как через живую линзу преломляли ночлежку, но и Кнута Гамсуна ради символистской «Драмы жизни» важно было почувствовать живого. (Потом важное от встречи с Гамсуном возьмет Германова – схватит горячку предлагаемого им сближения, необычный тип обаяния личного и театрального, внезапные толчки, прорывы, присущие этой натуре, как и стилю.)

В Голландию не ездили, в тамошних рыбацких поселках не побывали. Мало заботились о национальном и бытовом колорите.

Когда ту же драму в 1902-м разыгрывала Труппа русских драматических артистов, рецензент описывал выделенные Мейерхольдом подробности незнакомого быта и постановочные эффекты: «тревожный, то усиливающийся, то ослабевающий шум волн», «завывания ветра», «унылые гудки сторожевых судов»: «кто-то раскрывает окно, сильный ветер врывается в комнату и, качнув висящую лампу, гасит ее»; «сильный ветер с треском захлопывает за каждым входящим в дом дверь», «ветер вталкивает людей в дверь»[133]. Олег Фельдман (наблюдатель и мыслитель, слишком щедро тратящий себя в комментариях) здесь пояснит: «выходец из мастерской Станиславского и Немировича-Данченко», владея всеми элементами театральной системы, в этой мастерской, созданной всей суммой разработанных здесь выразительных средств, Мейерхольд воспринимал их как общее достояние современного театра»[134]. Те, кто показывал «Гибель „Надежды“» 15 января 1913 года, суммой средств МХТ пользовались и более скупо, и более свободно: свобода отказов, свобода самоограничения, дающего концентрацию.

Здесь совсем иные средства, иная суть работ. До кого-то оно дойдет сразу, до кого-то помаленьку, для кого-то так и не дойдет. Вот газетный отклик, лежащий первым в коллекции К. С. (№ 13876): «Вчерашний спектакль студии Художественного театра произвел крайне печальное впечатление. Молодые артисты поставили пьесу Хейерманса „Гибель ‘Надежды’“ и на протяжении 4-х актов не сумели дать ни одного оригинального, своего штриха. Всё рабски скопировано с „художественников“. Ставил спектакль г. Болеславский. Душа дела К. С. Станиславский был в зрительном зале и смотрел, как под его руководством вырабатываются трафареты и штампы».