Первеницы мая

– Блез де Френель. И это крайне правдоподобно. Сидра появилась во дворце нежданно-негаданно, пришла из ниоткуда, в резиновых сапогах и оперном платье, с лексиконом в три слова и без малейших представлений о культуре. И даже спустя столько лет мы ничего о ней не знаем – только что она ест живых угрей, живет в полуразрушенной комнате и собирает неизвестные нашим аптекарям травы.

Прачка понурила голову. Она отдала лесу лепечущую малышку, а король возвращал ей ведьму. Стоит ли радоваться?

– Чего она хочет? – прошептала Матильда. – Что она делает здесь?

Тибо много бы отдал за ответ.

– Она вернулась выродить нам сумасшедшего принца, – сказал Шарль. – А еще устранить вашего отца и пошатнуть ваше правление, сир.

Тибо вздохнул. Кузнец не грешил против истины. Но был ли он прав? С Сидрой все так неоднозначно.

– Она ваша дочь, – подытожил он. – Я считал нужным вам сообщить. И прошу вас молчать об этом. Это семейная тайна. Нашей семьи. А теперь пойдемте, вернемся к гостям.

Он отворил тяжелые двери, и церковь залило полуденное солнце.

Снаружи на зеленой лужайке уже выстроились танцоры всех возрастов: с одной стороны мужчины, с другой – женщины. Увидев, что Лукас тоже встал в ряд, многие девушки поскладывали зонтики, поставили куда ни попадя бокалы и тоже заняли себе место. Вскоре женщины сомкнулись кругом вокруг мужчин, а те змейкой стали виться между дамами. Гвендолен на радостях перепутала, куда вставать, и совершенно естественно выплясывала в мужской цепочке. Лукас, изнывая от зноя, повесил камзол на ветку дерева и расстегнул все пуговицы на жилете. Садовники оплакивали лужайку: через час она будет точь-в-точь как лысина адмирала, который беседовал с Гийомом Лебелем и удивлялся, почему все зовут его капитаном. Как же так? Стоит на несколько месяцев потерять рассудок, и на тебе! Всех повысили!

В сторонке от танцующих стояли те, кто поскромнее: они ждали, чтобы их кто-то пригласил. Лаванда смотрела на Лисандра, который смотрел на Эмилию (разрядившуюся в пух и прах), которая смотрела на Проказу (когда лицо его не шелушилось, он был весьма недурен собой). Батисту же было интереснее доставать свою обычную жертву.

– Эгей! Что я вижу? Что мы видим, а, Флориан? Наш сорнячок решил попытать удачу с самой красивой девчонкой на острове!

Лисандр не собирался танцевать. Он просто смотрел, как Эмилия смотрит на Проказу, и ни о чем не думал.

– Эй, Лис, – не отставал Батист, – это для нее ты так конским навозом надушился?

Флориан тоже решил поучаствовать:

– Да, надушился навозом…

Лисандра они стали раздражать, и он совершил ошибку – ответил:

– Она слишком нарядная на мой вкус.

– А, так у тебя вкус, оказывается, есть? И ты вообразил, будто еще и выбирать можешь? Ну, вперед, старина Лис! Хе-хе. Но ты на что вообще надеешься? Думаешь, они слепые, девчонки-то? Не-а. Хотя погоди-ка, странное дело: та мини-фея тебя так и ест глазами. Можете потанцевать, правда, тебе на коленках топтаться придется.

Лисандр даже не заметил Лаванды. Когда же он глянул на нее, ее беличьи щечки залились краской, и она отвернулась. Но Батист не отставал:

– Ты ее, наверное, с садовым гномом спутал, Лис, но немудрено – ее едва видать. Погоди-ка… Лисандр и Лаванда! Даже звучит похоже! Лисандр и Лаванда-Валанда, хе-хе.

Последнюю шутку он повторял уже в тысячный раз, она превратилась у него в слово-паразит. Однако Батист не знал, что и на него кое-кто смотрит. Феликс не спускал с него глаз. Он его ненавидел. И каждый день боролся с искушением сбросить Батиста с вершины Мыса Забвения. Лисандр взял с него слово, что он не станет вмешиваться в их дела, но Феликс только ждал повода поймать сына мясника с поличным. И вот на их тени легла исполинская тень рулевого.

– А ну топай, шут, а то уши надеру!

– Эй? А чего я сделал-то? Только поздоровался с нашим сорнячком, и все. Так ведь, Флориан?

Флориан отступил на пару шагов. Но слуга-великан его и не заметил, впрочем, как и все вокруг. Будто его и не было вовсе.

– Топай, говорю, – повторил Феликс Батисту.

– Ой, да уж и поболтать, что ли, нель…

Феликс поднял его сзади за штаны и на вытянутой руке занес над прудом. Батист болтался над самой водой и видел, как отражение корчит ему рожи. Лягушка прыгнула возле самого уха.

– Отпусти, здоровяк!

– Ладно.

Феликс уронил его в илистую воду.

– Пойдем, Лисандр, а он пускай хоть помоется разок.

Феликс думал, что поступил правильно, но жестоко ошибался. Лисандр не простит ему этого до конца дней. Быть сорняком, которого защищает исполин, – это стыд. А когда исполин защищает при всех – это форменное унижение. Он отвернулся от Феликса и зашагал прочь.

– Отстань от меня, Феликс.

– Эй! Ты куда?

Лисандр, не оглядываясь, пожал плечами.

– Скажи мне, куда ты! И с чего опять дуешься?

Лисандр шумно вздохнул и, помедлив секунду, сказал только:

– К Эпиналю.

Ему будет лучше подальше от праздника. И, как всегда, подальше от всех. Как можно дальше.

48