Первеницы мая

– Все сойдут на берег без каких-либо личных вещей, – начал он скороговоркой. – Мы их тут же разденем и сожжем одежду вместе со шлюпкой. Скажем, чтобы они как следует натерли себя мылом, потом промоем большим количеством воды. На один-два дня оставим их под наблюдением, всех вместе. Будем давать обильное питье, из еды – что найдем. Если возможно – рис. Все. Через сорок восемь часов всех отпустим.

Гийом удовлетворенно кивнул:

– Будущий королевский врач сказал свое слово.

– А я думал, он моряк… – озадаченно погладил лысину адмирал.

– Моряк не моряк, но у него нет никакой квалификации! – распалился Плутиш, срываясь на визг. – Мы не можем доверить ему эту процедуру!

– Преступное легкомыслие! – присвистнул в усы Фуфелье.

– Кумовство, – отрезал Рикар. – Я напишу официальную жалобу.

Гийом шумно выдохнул. О нем говорили, что он никогда не злится. На самом деле он злился часто, но всегда думал, прежде чем что-то сказать. И в этот раз также не потерял самообладания.

– Еще вчера, – начал он с расстановкой, – вы и близко не подступались к этому делу. Тогда о кумовстве речи не шло. Когда болезнь представляла смертельную опасность, вы охотно позволили заниматься ею Корбьеру. А сейчас извольте очистить причал. Мне предстоят другие заботы.

При этих словах адмирал взял командование на себя. Колотя по ладони ребром другой, он погнал врачей из порта. Лисандр подошел к ограждению и бросил Лукасу бумажный сверток.

– Твое жалованье, – пошутил он.

Гийом обернулся к Лисандру:

– А ты-то что тут делаешь, а?

– Наблюдаю. И вижу, в какой тупик вы загоняете будущего врача.

– То есть?

– Чем больше он помогает, тем сильнее ему влетает.

– Черт, – вздохнул Гийом. – А ты прав.

Он перепрыгнул через заграждение, но забыл о лодыжке, поэтому упал перед практикантом на колени.

– Так и быть, я вас прощаю, – сказал Лукас с набитым ртом. Он махнул булочкой в сторону зараженной шхуны. – Знаете, я немного приврал. За всеми, кроме Морвана, в котором еще сидит болезнь, наблюдать не обязательно. Но я подумал, что вы начнете расследование по поводу бутылки, так что лучше всему экипажу быть в одном месте.

– Дельная мысль. Спасибо. Помощники мирового судьи уже подготовились к допросу. Давай теперь я тебе помогу, Корбьер. Что надо сделать? Командуй, я слушаю.

– Это приказ, капитан?

– Так точно.

– А мне что делать? – крикнул Лисандр с набережной.

– А ты дуй отсюда, – ответил Гийом.

– Нет, пусть останется, – решил Лукас. – Останешься, братишка?

20

Наконец-то повод для праздника: радостная толпа сгрудилась на припортовом холме, и даже Совет прервал заседание. Король с королевой, семьи моряков и помощники мирового судьи спустились на пристань встречать экипаж, и присутствие этой торжественной делегации само по себе говорило, что опасность миновала.

Когда женщина в праздничном наряде вызвалась намыливать моряков, Лукас забеспокоился:

– Это что теперь у нас, вместо фестиваля?

– Нельзя помешать людям радоваться, – ответил Гийом.

– Но, капитан, четырнадцать мужчин голышом на пристани… Я бы на их месте сбежал назад в карантин.

– Мда, справедливо. Что будем делать?

– Может, найдутся ширмы?

Время поджимало. Было видно, что с судна уже спустили на воду шлюпку, и скелетоподобный экипаж покидал его, цепляясь кто как может за веревочную лестницу. Лукасу показалось, что кто-то из них передал другому сверток, несмотря на четкие указания ничего с собой не брать. Он не поверил глазам. Гийом тем временем уже выбежал из жалкого пляжного павильончика с бумажными ширмами в руках. Теперь толпа видела лишь райских птиц и бамбуковые рамы, но все равно приветствовала причалившую шлюпку дождем желтых нарциссов, подбросив их в воздух.

Рабочий в перчатках помог морякам сойти на берег. Другой провел их за ширмы, третий относил их одежду в шлюпку. Лукас следил, чтобы моряки намыливались как следует, а потом двое рабочих поливали их из ведер. И вот выжившие показались в свежей одежде, с коротко остриженными волосами и ногтями. Их лично приветствовал сам король, а Гийом провожал в объятия к семьям – всех, кроме одного: Проказы.

– Ты ответишь за бутылку, – сказал Тибо, знаком велев помощникам мирового судьи арестовать его.

– Я ничего не делал, сир!

Как и ожидалось, Проказа все отрицал. Вид у него был, как всегда, недовольно-насмешливый, кожа от мытья шелушилась еще больше, но во взгляде появилось что-то новое. Слабость, сломленность, крайняя усталость.

– Я ничего, совсем ничего не сделал, сир, клянусь, – повторил он, не надеясь, что ему поверят.

Так или иначе, семьи у него не было, и помощники мирового судьи увели его с собой.

Лукас в этот момент как раз передавал мыло голому Брюно, в свой черед подошедшему к розовой ширме.

– Ты спас их, Морван.

Брюно, наклонившись, тер мылом между пальцев ног.

– Да нет. Они сами. Ну, почти. Все равно справились бы. Большинство точно.

– Но ты к ним приплыл как раз во время. У самого симптомы есть?

Пальцы Брюно исчезли в густой шевелюре.

– Я не заразнее тебя, дружище.

– О чем ты? Ты пил из бутылки или нет?