Первеницы мая

– Иди спать, Корбьер, и спи покрепче.

Лукас послушался. Он лег рано и действительно уснул крепким сном. Чего нельзя сказать о Гийоме, который глубоко за полночь стоял в саду и безуспешно повторял:

– Иди спать, Лебель, ну же. Иди спать.

Однако, против собственной воли, он так и стоял, прикованный взглядом к окнам библиотеки. Он все думал об Элизабет и о том, как бы устроить так, чтобы снова поговорить с ней наедине. Будь он на судне, он поднялся бы на верхнюю палубу и сверился бы со звездами. Но в тот вечер за неимением открытого моря он вышел в сад, чьи волнующие ароматы только еще больше туманили ему голову.

Особенно ландыши. Их запах всегда возвращал его в детство, в сельские просторы Ис. Тогда он тоже был робким? Наверное, был. Да, точно был. Если подумать, и в море он ушел из-за своей стеснительности. А решительность пришла к нему уже в плаваниях. Неизвестно откуда. Может, с ударами волн. Из их безличной мощи. Капитан вздохнул. Эх, если бы только Элизабет сама взялась за штурвал. Если бы можно было сказать ей, как Лукасу: «Командуй, я слушаюсь». Он поднял взгляд. Свет в библиотеке погас. Видно, пора идти спать. Однако, к его изумлению, за стеклом показался долгожданный силуэт. Знаком она велела ему ждать. От волнения капитан смял каблуком целый куст цветущей земляники.

Две минуты спустя Элизабет вышла в сад. Янтарные волосы танцевали в лунном свете, светлое платье озаряло затихший сад, плечи укрывала полупрозрачная шаль. Капитан потоптался на кусте, потом машинально стал искать рукой платок, на случай если снова чихнет.

– Кошки нет, капитан. И на платье ни ворсинки, я проверила. Мы одни. Пройдемся, если вы не против? Мне бы хотелось вам кое-что показать.

Она взяла командование на себя! Гийом с огромным облегчением послушно зашагал следом. Элизабет спешно шла впереди, порхающей походкой, такая легкая, такая тонкая. Он все бы отдал, чтобы снова, прямо сейчас, обнять ее. Но довольствовался тем, что шел за ней по пятам.

Элизабет вновь удивила его, когда через неприметную калитку со стороны холма вышла из сада. Но направилась она не к порту, а прямо через поле. Ежевика цепляла ее юбку, но она не замедляла шага. И остановилась лишь у подножия пологого склона, возле старой каменной стены, обрамлявшей заброшенное пастбище. Здесь одну неделю в году все застилали маки, спускаясь вниз алым каскадом. Для Элизабет маки были особым событием. Мигом, когда жизнь становится поэзией и который нельзя пропустить. Однако она забыла одну мелочь: в темноте не было видно их цвета.

– Восхитительно, – тем не менее проговорил капитан.

– Днем они красивее… – заметила Элизабет, извиняясь.

– Ночью они великолепны, – заверил ее Гийом.

Элизабет достала из рукава записку и, туго скрутив ее, втиснула между камней стены. Это была одна из древнейших традиций на острове.

– Молитва? – спросил Гийом.

– Пожелание.

Внезапно ее красота так поразила капитана, что он почувствовал прилив смелости.

– Эти маки похожи на вас, – начал он робко.

– Чем же?

– Ну, во-первых, они показываются на свет только раз в год…

Элизабет рассмеялась звонким смехом.

– А во-вторых?

– А во-вторых, они кажутся куда более хрупкими, чем на самом деле.

– Если сорвать их, они завянут. Они хороши лишь в том месте, которое выбрали сами.

– Поэтому я и не решаюсь вас сорвать, – сказал капитан прежде, чем успел опомниться.

– Однако, – призналась Элизабет, – я уже выбрала вас.

Она положила тонкую белоснежную руку капитану на грудь, в которой колотилось обезумевшее сердце. И тут внезапно будто рухнуло что-то, вся робость Гийома исчезла. Он обнял Элизабет за талию, притянул к себе и поцеловал в губы.

Где-то вдалеке проухала сова. Сверчок стрекотал совсем рядом. Но ни Элизабет, ни Гийом не слышали их. Прибой бил в скалы, ветер пригибал высокую траву. Сухие былинки путались в их волосах, одежда пахла мятой, и весь мир обретал форму их рук.

Часы, полные до краев, пролетели быстро. В небе уже занималась заря, когда они шли к замку разными тропами. Капитан набил карманы камнями, чтобы не взлететь.

22

Совет наконец завершил свои заседания, и старейшины покидали дворец. Что до Тибо, сил у него уже не осталось. Последние дни вымотали его. Под глазами набухли мешки, в голове была каша, и осталось только одно навязчивое желание: вытащить Жакара из укрытия.

Принц не мог сбежать по морю, потому что еще ни одно судно не покинуло порт. В окрестных лесах и селах не прятался – по крайней мере, если верить помощникам мирового судьи, которые опросили всех в округе. Бухту он тоже не переплывал: его лодку нашли между скал. Тибо так и этак прокручивал в голове загадку. Покинуть дворец незамеченным не было ни малейшего шанса. Если только…

Если только не пройти под землей.