Первеницы мая

Амандина задыхалась от страха. Легкие ее тщетно искали воздуха. Жакар вытащил наставника в коридор, вновь пробороздив затылком ступени. Потом грубо протолкнул служанку вперед. Блез хотел подняться, защитить ее, но не мог пошевелить даже пальцами. Прошел миг, а может – минута, а может – день.

И вдруг возник знакомый силуэт, дружественный, размытый, призрачный: Лисандр. Лисандр трогал его, но он ничего не чувствовал. Ни холода, ни жара, ничего. Лисандр говорил, но ему слышалось лишь глухое бормотание. Может, это видение. Даже наверняка. Лисандр – и вдруг здесь? Мечта. Фантазия. Наконец все потонуло в плотном тумане. Уши Блеза наполнила ватная тишина, и он заскользил на ковре-самолете.

24

Тибо ворвался в палату почти одновременно с носилками. Овид следом. Увидев Блеза, оба вспомнили задранных овец на подступах к Гиблому лесу и отвели взгляды.

– Много он потерял крови? – спросил Тибо.

– Я даже пульс не могу нащупать, сир, – ответил доктор Плутиш.

– Будете переливать кровь?

– Переливание делают лишь в самых критических случаях, сир.

– Это самый критический случай, – заметил Лисандр, не отстававший от носилок.

– Переливайте, – заключил Тибо. – Я буду донором.

– Ох, нет-нет-нет, только не король, сир, и речи быть не может.

– Он прав, сир, – вставил Овид.

– Кровь у всех одна.

– Для переливаний я беру животных, сир, – уточнил доктор, – предпочтительно телят или ягнят.

– Хлев слишком далеко.

– Я переливаю только от животных, сир.

– У нас мало скота.

– Король у нас один, сир.

– Он прав, сир, – вставил Овид снова.

– Я от этого не умру.

Плутиш останавливал кровотечение, все время облизывая розовым языком бледные губы.

– Повторяю, ваше величество, использовать человеческую кровь я не рискую. Кровь монарха? Не посмею даже в мыслях.

Лукас, у которого только что началась официальная практика, решил помалкивать. Он готовил иглы для Плутиша, а тот зашивал горло. Тибо повернулся к нему:

– А ты что скажешь, Лукас? С человеческой кровью переливание делают?

– Делают… в Сириезе, сир. В качестве эксперимента.

– В Сириезе! Чего только не делают в Сириезе! – воскликнул Плутиш, вскинув руки: из горла Блеза снова брызнула кровь.

– Результаты весьма обнадеживающие, – подчеркнул Лукас, поднося новую иглу с нитью.

– Вы же не упустите случай для старого доброго кровопускания, доктор? – настаивал Тибо. – Думайте скорее, времени у нас нет.

В точку. Плутиш был без ума от кровопусканий и понимал, что времени нет. Однако думал он не так быстро, тем более что заново зашивал рану. Но Тибо уже снимал камзол и закатывал рукав рубашки. Плутиш все еще не мог решиться, даже когда из-за занавески показался доктор Фуфелье со скальпелем, жгутами, канюлями, трубкой и неизменным моноклем. Фуфелье не собирался участвовать в дебатах, боясь рассердить короля и дать практиканту повод снова их опозорить, но понимал, что его коллега предстает не в лучшем свете.

– Давайте скорее, – беспокоился Лисандр. – А то Блез умрет у вас прямо на глазах.

– Ладно, ладно, ладно. Повыше рукав, сир, – проскрипел Плутиш, презрительно глянув на мальчика. – А ты, мелюзга, пошел прочь, здесь больница, а не детская площадка.

Он наложил последние швы, вырвал у Фуфелье жгуты и повернулся спиной к Лисандру, который и не собирался уходить. Затем он принялся затягивать жгут на бицепсе Тибо, пока Фуфелье подготавливал предплечье Блеза.

– Король правша, – предупредил Лукас. – Думаю, лучше бы взять левую руку.

Плутиш сделал вид, что не слышит.

– Подойдите к койке, сир, вот так, – сказал он. – Вам нужно будет стоять, тут все дело в гравитации, понимаете.

Чем ближе был миг, когда нужно было вводить иглу, тем сильнее он воодушевлялся, но в последнюю секунду все же решил уточнить:

– Это как кровопускание, ваше величество, но хуже.

– Приступайте.

– Я должен буду обнажить артерию, сир, чтобы вы понимали. Сперва надрез на коже, потом немного покопаюсь, найду лучевую артерию, вытяну ее к поверхности и буду держать, подсунув под нее нить.

– Приступайте, я сказал.

– Может статься, что вы лишитесь артерии, должен вас предупредить.

– Приступайте уже, в конце концов!

– Будет больно, ваше величество, это как кровопускание и вскрытие одновременно. Телята мычат, ягнята блеют.

– А я, если через секунду не увижу надреза, вас уволю!

Плутиш сделал надрез. Нашел артерию, ввел иглу. Тибо было больно. Но он не горел желанием смотреть, как все происходит, и глядел в потолок, представляя океан. Вторую иглу ввели в вену Блеза, поднеся их руки друг к другу. Свежая, молодая, здоровая кровь донора потекла в вены пострадавшего.

Через считаные минуты губы Блеза начали розоветь, пульс ускорился. Тибо же незаметно наваливался на спинку кровати. Руку кололо, вся комната кружилась каруселью. Но каждая красная капля жизни, покидавшая его тело, чтобы влиться в тело Блеза, чуть облегчала груз вины. Ведь это он бросил Блеза прямо в пасть Стикса и до конца своих дней себе этого не простит. Такого жизнерадостного, такого талантливого, такого любящего жизнь человека. Почему жизнь его вдруг сделалась такой хрупкой?