Первеницы мая

Отыскать Тибо будет непросто: с одной стороны, потому что находился он вовсе не там, где ожидалось, а с другой – потому что все вокруг застилал туман. Лукас доверил эту невыполнимую задачу Манфреду. А сам достал из чемоданчика колоду карт, чтобы немного отвлечь Эму. Когда Мадлен зашла позже вечером зажечь свечи и предложила Эме ночную рубашку, та ее довольно резко отослала.

Горничная пошла жаловаться в крыло для прислуги, и слух о преждевременных родах быстро обежал весь дворец. Тогда посетителей прибавилось: доктор Фуфелье требовал осмотреть пациентку; доктор Плутиш настаивал, чтобы Лукас сдался властям; герцог Овсянский зашел засвидетельствовать свое почтение, и так далее. Всякий раз, когда Симон объявлял о новом посетителе, боли у Эмы усиливались. Она выкладывала карты не глядя, а Лукас мысленно считал минуты между схватками.

Тук-тук-тук. Снова стук в дверь.

– Ох, нет! Иди, Лукас! Если там Плутиш, поддай ему как следует!

Но там был не Плутиш. За дверью стоял Манфред, а рядом с ним посыльная, которую госпожа Доре отправила с задержкой в несколько часов, – загорелая светловолосая девушка в потрепанном мужском платье. Черты ее лица были сродни суровым краям, которые она рассекала каждый день: нос гордый, как Френельский утес, скулы над впалыми щеками – как Северное плоскогорье, глаза зеленые, как травы Центра, волосы вьющиеся, как волны Приморья, а манеры грубые, как кора вековых деревьев в Лесах. Она не была красавицей, но в ней сразу чувствовалась вольная, сильная жизнь.

Манфред и рта не успел раскрыть, как она уже выпалила:

– Послание от его величества, лично в руки королеве.

– Сегодня я – ее правая рука, – ответил Лукас. – Давайте я передам.

– И кто вы такой?

– В нынешних обстоятельствах можете звать его «доктор», – ответил Манфред.

– Пусть она войдет, – крикнула Эма из глубины будуара.

Упрашивать посыльную не пришлось: она пересекла комнату широким шагом, поклонилась, быстро согнувшись в поясе, и протянула письмо. Пока Эма его разворачивала, она разглядывала мебель, пристукивая сапогом. Тибо писал кратко, прямо и малопонятно:

«Эма.

Я заеду во Френель забрать шапочку Клемана, которая принесет Блезу удачу.

Вернусь скоро (завтра к полудню),

Тибо».

– Во Френель? Вот дурак!

– Ответ будет, госпожа?

– О да. Скажи ему, что у королевы роды.

Весть застала девушку врасплох, потрясла ее: она почувствовала, что ей здесь не место, и поспешила исчезнуть, решив доскакать в тот же вечер до Френеля и предупредить короля.

В покоях Эмы стало уже не до карт. Боль все усиливалась, но она не кричала: только била кулаком по креслам и рвала на себе рубашку. Лукас не ошибся, предчувствуя долгую ночь: к рассвету дело почти не продвинулось.

– Можно мне ванну, Лукас? Горячую ванну…

– Хорошая мысль.

Мадлен наполнила ванну, принеся несколько ведер горячей воды, и тут же была отослана так же сухо, как и накануне, не успев даже предложить госпоже заботливо приготовленные эфирные масла. Оказавшись в воде, Эма немного расслабилась.

– Лукас? Принесешь мне гребень? А то волосы намокли.

– Где его искать?

– В тумбочке у кровати, первый ящик.

Просьба была самая невинная, но последствия она имела значительные. Потому что Лукас ошибся ящиком.

– Что это, Эма?

Он вихрем влетел в ванную комнату, потрясая матовой склянкой. Запах шалфея, малины и можжевельника исходил из нее, как злой джинн из бутылки.

– Дай…

– Скажи, что это.

– Ничего.

– Скажи мне, Эма, прошу!

– Нет.

– Чтобы ты понимала, я прекрасно знаю, откуда она взялась. Я видел такие бутылки у Матильды и у Амандины. Что Сидра заставила тебя сделать?

На самом деле Лукас уже знал ответ. Он понял, что зелье вызвало роды задолго до назначенного природой срока. Но зачем, черт возьми? Как могла Эма согласиться на это? И что ему делать теперь, когда он все знает? Задушить Сидру собственными руками, как ему очень хотелось?

Эма открыла рот, готовясь произнести непроизносимое. Лукас замер. Он ждал, сжимая горлышко бутылки.

– Это тебя не касается.

– Еще как касается! Кто будет принимать у тебя недоношенного ребенка? Кому сшивать тебя по кусочкам, случись что не так?

– Оставь меня в покое.

– Не раньше, чем ты мне ответишь.

– Убирайся, оставь меня в покое! Ты мне не нужен. ПОШЕЛ ВОН!

– Ну так ударь меня, Эма, раз так.

Лукас вышел, хлопнув дверью. Синие стены ванной сдавили Эму как холодные, безразличные руки. Она больше не хотела видеть Лукаса, никого не хотела видеть. Она и сама разберется, справится одна, как всегда. Боль отступала, возвращалась, отступала вновь, затягивая Эму в то отчаяние, с которым она всю жизнь храбро билась, но теперь чувствовала себя как никогда загнанной, хрупкой и голой. И все же, когда вода в конце концов совсем остыла, она заставила себя вылезти из ванны.

Лукас стоял в будуаре у окна, не выпуская из рук бутылки. Снаружи на сад опустились свинцовые тучи. Деревья чернели, будто в саже. Первая капля ударила в стекло и медленно соскользнула вниз, как слеза.

– У меня не было выбора, Лукас.