Первеницы мая

– Прямо охотничий вольер, ваше величество, – подбавил масла Фуфелье.

Их прервал стон.

– Роды затягиваются, ваше величество, – заметил Фуфелье, поправляя монокль. – Нашей королеве нужна помощь, это ясно как день.

– Королева в хороших руках.

– Сир! Речь идет о королевских родах, вы ведь не можете доверить их практиканту!

– Так решила королева.

– У королевы схватки, сир. Она не в том состоянии, чтобы решать.

– Вы плохо знаете королеву, доктор Фуфелье.

– Но роженица не способна трезво мыслить, это известный и доказанный факт!

– Однако лучшие его оспаривают.

– Сир! При всем уважении, это возмутительно!

– Меня возмущает совсем другое, доктор Плутиш, – произнес Тибо, поглаживая руку там, где она так опасно загноилась.

Плутиш понял намек, но распалился еще сильнее.

– С меня довольно! Я, сир, отправляюсь за мировым судьей, немедленно!

– Он не захочет приходить: не переносит вида крови.

– Он придет, сир. Лукас Корбьер практикует незаконно! Он узурпировал королевские роды, которые вдобавок еще и преждевременные! Его надлежит вычеркнуть из списка допущенных к экзамену в Гильдию. У него нет будущего – разве что в церкви!

Фуфелье слушал коллегу, нервно кивая, отчего монокль постоянно выскакивал. Он больше не мог терпеть того, как король с ними обращается. Не выносил его вежливой дерзости.

– Вы что-то сказали, доктор Фуфелье? – как нарочно подтрунил над ним Тибо.

Король ждал одного: чтобы врачи сами вывели себя из игры, ляпнув какую-нибудь глупость. Долго ждать не пришлось: стекло монокля выпало из оправы и разбилось об пол; Фуфелье взорвался:

– В вопросах медицины, сир, у вас нет власти! И мирового судью я отправлю к вам!

– Давайте-давайте. Мне нравится его общество.

– Вы присваиваете себе права, которых у вас нет, сир.

– Я король, господин Фуфелье.

Назвать его «господин» вместо «доктор»? Оскорбление!

– Плохой король, в таком случае.

Ошеломленный Плутиш резко развернулся к коллеге. Он не ослышался? Фуфелье решил нажить им врага в лице самого монарха? Он посчитал нужным четко обозначить свою лояльность:

– Боже, друг мой, будь я королем, после таких слов мне захотелось бы задать тебе трепку.

– Что ж, не то чтобы желания не было, – улыбнулся Тибо простодушно, – но моя правая уже не та после ваших стараний. До свидания, господа.

Одной рукой он указал им на дверь, а второй закрыл ее на два оборота.

– Они ушли? – осведомился Лукас.

– Ты им врезал? – спросила Эма.

Тибо хотел рассмеяться, но не решился и прикусил себе щеку.

Остаток дня тянулся невыносимо долго. Мадлен приносила горячую воду и марлевые салфетки, и всякий раз ее тут же выпроваживали. Манфред принес королю одежду на смену, тележку съестных припасов и полный до краев кофейник. Едва Тибо облачился в новую одежду, как Эма опять разорвала свою. Он отдал ей рубашку и теперь хоть немного мог чувствовать, будто обнимает ее, – к себе она его больше не подпускала. В остальном же он ощущал себя совершенно бесполезным и с каждыми новыми схватками думал, что сейчас умрет.

Незадолго до полуночи Эма в последний раз приняла горячую ванну. В ней чувствовалась странная отрешенность, как будто душа покидала ее через поры на коже. На этот раз, когда боль нахлынула снова, она вдруг взвыла низко и утробно, и Лукас тут же узнал этот рев.

– Уже близко.

Ему хотелось, чтобы она вышла из ванны, но она настояла на том, чтобы остаться в воде.

– Хорошо, но, если все затянется, я сразу тебя оттуда вытащу.

Решающий миг был еще впереди. Как знать, выживет ли ребенок? Может, легкие еще не успели сформироваться до конца. С двенадцатым ударом часов дождь забарабанил так, будто начался потоп. Лукас, преодолевая страх, разложил перед собой прокипяченные инструменты, надеясь, что обойдется без них. Марлевые салфетки лежали наготове, пеленки тоже, люлька была согрета. Не хватало только принцессы. Драгоценные минуты шли, а Мириам не появлялась, и Лукас все бы отдал, чтобы заставить Эму выйти из ванны. Он решил прибегнуть к крайнему средству и попросил Тибо на минутку выйти.

Оставшись наедине с Эмой, он опустился на колени рядом с ванной.

– Эма?

Она стонала тихонько, будто издалека, и неподвижно смотрела на воду.

– Отпусти ее.

Эма сжала челюсти.

– Твоя дочь готова, Эма. Ее жизнь начинается. Отпусти ее.

Она помотала головой.

– Я ненадолго оставлю вас вдвоем. Дай ей родиться. Скажи ей, что ждешь ее.

Эма закрыла глаза.

Лукас вышел в будуар и тоже, как Тибо, стал мерить его шагами, считая в уме до шестидесяти. Потом они вошли в ванную комнату и увидели, как Эма поднимает из воды Мириам, крохотную и безупречную. Она положила ее себе на грудь, поближе к сердцу, и прикрыла ладонями. Она хотела бы вечно прижимать ее к себе, такую горячую, мокрую. Их первая встреча больше напоминала прощание. Слезы кипучей рекой лились по щекам, заливали малышку, капали в ванну.