Первенцы

Искренне возмущенный, Освальд даже смог приподняться на локтях:

– Ты ведь не позволяешь ночевать вне дома, так что мне теперь, сделаться евнухом?

– Если б можно было пришить все обратно после свадьбы, стоило бы, наверное, отрезать.

– Ты просто завидуешь, – пробормотал он и снова завалился спать.

Конечно, она завидовала. Ей хотелось любить и чувствовать себя любимой – не просто знать об этом, а ощущать телесно, дарить и получать тепло. Она вспомнила сегодняшний сон: могильный холод одинокого кургана, пронзительный волчий вой. Все прахом, все мечты и чаяния, а на месте их – безмолвная пустота. В дверях комнаты брата Ортрун столкнулась с взъерошенным управляющим:

– Там какой-то батрак орет, что хочет увидеть господина. Со мной говорить наотрез отказался.

– Господин еще не опохмелился, – вздохнула Ортрун. – Пойдем, узнаем, что ему надо.

Батрака звали Карел, и он, убедившись, что перед ним госпожа, расстелился поклонами и затараторил:

– Мне в городе сказывали, мол, дочка моя с подругами сюда поехала, господина вашего… развлекать… да пропала. Красавица моя, Ганна, единственная доченька…

– Как она выглядит? – перебила Ортрун.

Батрак описал в точности ту плоскогрудую дрянь, что едва не зарезала Освальда прямо в постели – к счастью, навыки, которые привил им Марко, сработали даже в полубессознательном состоянии. Допросить девку не успели, но Ортрун догадывалась, откуда дует этот зловонный ветер. На тот момент госпожа Мергардис как раз должна была добраться до Столицы, а вестей от нее не приходило. Это все напоминало какой-то кошмарный сон, и только теперь стало совершенно ясно – страхи ожили и распахнули двери, не дожидаясь, когда их пригласят войти.

– Может, неправду мне в городе сказали, госпожа? Не могла моя Ганна академию бросить, мы же с матерью так…

Не дослушав, Ортрун отвернулась и вполголоса сказала управляющему:

– Покажи ему, где она похоронена, потом дай денег и убери с глаз долой.

Кусачая зима заставляла кутаться в меха. Ортрун набросила на плечи соболя и поднялась по винтовой лестнице на вершину сааргетской башни – побыть в одиночестве и подумать. Ни то, ни другое у нее не вышло: мысли лезли в голову сплошь бесплодные, а вскоре на смотровой площадке появилась Ютта.

За годы жизни в замке она располнела, похорошела до невозможности – приятно было смотреть на нее, особенно занятую каким-нибудь делом, которых каждый день только прибавлялось, потому что муж-управляющий передоверил ей едва ли не половину обязанностей. Никто не говорил «управляющая», все звали ее по имени, но многие вопросы по хозяйству решала именно Ютта – и все равно всегда находила время, чтобы побыть с Ортрун, выслушать и поддержать. Просить ее об этом не приходилось, она будто чувствовала, когда в ней нуждаются. «Как и теперь», – подумала Ортрун и обратилась к подруге:

– Скажи мне, Ютта, – попыталась она придать бодрости голосу, – как исполнить мамину волю? «Владыка Фретка» теперь кажется какой-то издевкой.

Ютта, которая знала о происходящем за пределами замка не меньше, чем о том, что делалось внутри, поймала в соболином воротнике блоху и ответила:

– Главный казначей собирается в отставку после выборов, и его место займет Батенс. Казначейство ваше, моя госпожа.

Ортрун покачала головой:

– Это прекрасно, но мне нужна гвардия, а гвардия не пойдет за женщиной.

– Так создайте свою, – улыбнулась Ютта, раздавив блоху пальцами.

– На это нужно время, – сказала Ортрун, и снова заболело сердце от мыслей о Марко.

Ютта вытерла ладонь о передник.

– Оно у вас есть. Пусть выбирают Тильбе, пусть себе правит. Вы молоды, вы можете подождать.

– Я и так жду уже слишком долго, – тихо ответила она, с горечью вспомнив, как маме пришлось пойти на обман и заверить Корсахов, что дочь ее уже расцвела и готова к родам, а лекари метались из стороны в сторону, но не могли прыгнуть выше головы. Пришлось бы нарушить брачную клятву – все ради «владыки Фретки», странной и отныне единственной заветной мечты.

Ютта ласково погладила соболиный мех.

– Мы найдем выход, госпожа. Обязательно.

Ортрун положила ладони на холодные зубцы башни. Столько видевшие, столько знающие, камни предательски молчали, не хотели дать ей совет. Ее внимание привлекли две темных фигуры внизу: всадники приближались к замку, и у одного из них на голове был надет мешок. Ортрун нахмурилась:

– Кто это? Разве не все еще вернулись с поисков? Откуда пленник?

– Странно, – приглядевшись, протянула Ютта. – Это не наши лошади, госпожа. Я пойду разузнаю.

– Пойдем вместе. – Ортрун взяла ее под руку. – У меня в кои-то веки хорошее предчувствие.