Первенцы

Человек в испачканной одежде неуклюже поклонился; из капюшона его дорожной накидки полилась мутная вода. Он выругался и вытряхнул остатки на пол – управляющий еще пуще задергался. Справа от нее что-то зашуршало: это тоже пришел осторожно послушать ее как всегда разодетый жених. Сделав ей знак быть тише, хотя тише могла быть разве что дохлая крыса, он указал пальцем на хозяйку – то есть, конечно, на госпожу.

Из тени у противоположной стены вышла сухонькая, невысокого роста женщина. Когда-то она, наверное, даже была красива, но теперь на пережеванном годами лице светились жизнью только большие голубые глаза. Она была очень просто, но дорого одета, будто подчеркивая внешним видом притворно безразличное отношение к материальному благополучию. Госпожа оглядела путника с ног до головы цепким взглядом своих удивительных глаз и степенно прошествовала через зал к скромному трону. За перегородкой вдвоем стало немного душно. Жених, практически взрослый мужчина, занимал достаточно места и воздуха. А ей, невесте, худенькой и невесомой, едва исполнилось шестнадцать – совсем еще юная девочка.

– С хорошими новостями ты не явился бы в таком виде, – откинувшись на резную спинку, грубоватым для женщины голосом произнесла госпожа. – И в таком… составе.

– Я пересекся с ними в городе, – приступил сразу к делу пришедший. – Отследил до Тарды, но после меня прервали.

– Они больше месяца преодолевали расстояние в пять-шесть дней? Не держи меня за простушку, Фирюль.

– Задержались на хуторе, – объяснил человек. – Пока заживала рана.

– Чья?

– Его.

– Она цела?

– Насколько я знаю, да. Я потерял их на пути в Столицу.

– Кто у нас в Столице? – обратилась госпожа к своему управляющему. Он шепнул ей что-то на ухо, не сводя с Фирюля глаз. – Ах, ясно, стоило мне отвернуться! Выходит, пора это прекращать. С тобой, – указала она на разведчика, – я разберусь потом, а вы двое вылезайте и слушайте-ка внимательно.

Тяжело вздохнув, жених неизвестно перед кем извинился, оттолкнул ее в сторону и вышел на свет. Его совсем не идеальное, будто покусанное, в мелких рытвинах лицо, тем не менее, нравилось ей своей открытостью. Фирюль кивнул ему в знак приветствия, изящно перехватив в полете каплю воды, сорвавшуюся с кончика длинных светлых усов. Она все отказывалась верить, что их так легко обнаружили, и сидела в укрытии, пока управляющий не рявкнул:

– Ну-ка, быстро!

Виновато понурив голову, она подчинилась. Мысленно посетовала: «Это они услышали, как зашуршал его дурацкий парчовый рукав». Помялась, неловко чувствуя себя в повисшей камнем на шее тишине. Красивые глаза госпожи прожигали ее насквозь. Наконец старушка вышла из раздумий:

– Раз уж я последняя из старших родственников, обойдемся как-нибудь без мужчин. Время тревожное, так что и гости пусть сидят по домам. Оденьтесь как следует, умойтесь и возвращайтесь сюда. А ты, – снова поманила она управляющего, – организуй выпить да закусить.

– Желаете сааргетского сладкого, госпожа? – услужливо предложил мужчина.

– Чего?! – возмутилась старушка. – Не смей! Это лучшее из моих вин! Достань, не знаю, браги, эля, или чем там батраки заливают горести.

– Не переживай, – скверно ухмыляясь, прошептал Фирюль, пока они препирались, – мы все знаем, что он тебя сегодня не тронет.

И с этой же зловредной улыбочкой перевел взгляд на жениха. Тот в ответ только тихонько шикнул. Госпожа, не прерывая разговора с управляющим, жестом отправила всех троих вон. Они почти синхронно сделали правильный поклон и, пятясь, удалились. «Гадина», – подумала невеста, имея в виду старушку, ее мерзкого слугу, грязнулю Фирюля и всю свою дурацкую кукольную жизнь.

Ей принесли блюдо с водой для умывания и помогли одеться: ладно скроенное по фигуре светло-зеленое платье шнуровалось через всю спину, кончики шнура были завязаны в узелки и украшены золотыми бусинками. Несмотря на холод и то досадное обстоятельство, что платье сшили из первой попавшейся ткани, которую нашли в запасах старушки, и это оказалась чересчур тонкая ткань, невесте было жарко: ей дали чарку чего-то ужасно крепкого, чтобы она перестала вертеться и задумалась, наконец, о важности момента. «Угораздило же явиться на свет в такое поганое время года», – удивлялась госпожа какое-то время назад, когда отмечали, впрочем, безо всяких торжеств, день ее рождения. Прошло вроде бы меньше недели, и вот ее наряжали к свадьбе. Заплели тонкую косичку поверх распущенных медных волос, чтобы убрать их от лица, и вытерли пот со лба. Говорили: «Гляди веселей!», – и она улыбалась, хотя ей этого совсем не хотелось. Набросили на плечи какой-то серебристый мех, опоясали серебряной цепью.

– Ну что вы за красавица, юная госпожа! – любовалась провожающая ее батрачка. – Держите только ровнее спину.

– Благодарю, – опомнилась она. – Благодарю тебя.