Первенцы

– В таком случае у них с Куницей было больше общего, чем мы думали, – усмехнулся Бруно. – Но вернемся к нашим господам. Тогда, четыре столетия назад, они сорвались с насиженных мест и помчались в Столицу не от большого рвения, а от ужаса. Они, избалованные вошедшей в привычку вседозволенностью, испугались вил и факелов, которые выросли под окнами их высоких башен, ощетинились тысячами кольев и жаждали насадить их головы на острия. И этот животный страх сделал свое дело: требования восставших были удовлетворены. Здесь мы, дорогие дети, подходим к вопросу о том, почему эволюция предпочтительнее революции: в первом случае не нужно искать виноватых.

В небе прокричал что-то на своем птичьем языке ягнятник. Танаис напевала себе под нос, держась в седле как-то чересчур прямо – и почему-то с закрытыми глазами. Гашеку любопытно было, что она сейчас видит: может, с высоты полета ягнятника вся их ханза похожа на кучку мышей?

– Когда первая кровавая волна улеглась, – продолжал главарь, – поползли слухи, будто восстание началось на востоке страны – в замке, хозяина которого загрызли собственные гончие. Потом нашлись свидетели, которые клялись, что лидеров повстанцев сопровождали дикие звери, раздиравшие неугодных господ на куски. Так постепенно праведный гнев уставших от произвола людей превратился в спланированную атаку коварных, жадных до власти колдунов. И если ранее наши умения считались даром щедрой Матушки, с тех пор они превратились в клеймо подстрекателя. Со временем конкретику припорошило пеплом чумных костров и других напастей, но общий посыл остался прежним. Тогда всем было удобно считать виновниками «злых колдунов»: и объективно зарвавшимся господам, и излишне жестоким крестьянам, не особенно жаждавшим отвечать за то, что они успели натворить. Повесив несколько сотен человек, все успокоились, пришли к компромиссу и стали жить дальше. А мы до сей поры имеем что имеем – полулегальное существование в тени и забвении.

– Бабушка говорила что-то о сейме, в который однажды приняли Ройд, – сказала жадно слушавшая его Итка. – Мол, они выскочки, обогатившиеся на военных трофеях, и вообще не настоящие господа, как Ольшанские. Это было тогда? В то самое время, когда случилось восстание?

Бруно потер кончиками пальцев бусину в окладистой бороде.

– Все же несколько позже, – ответил он. – Но ты верно уловила суть. Вскоре после тех событий перечень знатных фамилий Берстони существенно расширился за счет состоятельных и предприимчивых людей из низов, скупивших растерзанные бунтовщиками земли. Не могу сказать, откуда именно взялись Ройды, но, думаю, это крайне любопытная история. В конце концов это положительно повлияло на здоровье нации: разбавлять кровь бывает весьма полезно, о чем, к сожалению, нынче уже позабыли.

Эти последние слова он произнес так резко, что новый вопрос застыл у Итки на губах – она благоразумно решила повременить. «Откуда тебе все это известно?» – хотел бы знать Гашек, но промолчал. Его не покидало чувство, что очень, очень многое у них с ханзой еще впереди.

– К тебе у меня тоже насущный вопрос, – перевел тему Бруно, обращаясь уже к Гашеку. – Пока Гельмут был жив, тебя учили обращаться с мечом?

– Нет, – осторожно ответил он, – но я же был просто кон…

– Стрелять из лука?

– Давали попробовать пару раз, – кивая, вспомнил Гашек. – В детстве.

– Как ты вообще выжил за пределами Кирты?

Он искренне не знал, что на это ответить: как-то так, сяк да местами благодаря Итке. Пожал плечами:

– Наверное, Свида был прав: я везучий господский ублюдок.

От этих слов Бруно даже перекосило.

– Будь так добр, никогда больше не заикайся при мне о везучести господских ублюдков.

У Гашека закрались некоторые подозрения, но выражение лица собеседника убедило его в необходимости придержать их пока при себе. Танаис что-то сказала по-хаггедски; Бруно, чуть натянув поводья, ответил ей очень развернуто. Воительница, ненадолго призадумавшись, наконец кивнула и подняла руку:

– Здесь, – велела она ханзе. – Стоим здесь.

Они собирались оставить лошадей прямо в лесной чаще, безо всяких опасений. Гашек осознавал, что для них это в порядке вещей, но не мог избавиться от зудящего беспокойства: он сам не был колдуном и не имел возможности быстренько справиться, как там его кобылка – если, конечно, он верно представлял себе, как это у них происходит. Бруно попросил у Итки один из ее самодельных оберегов и завязал узелок вокруг древка копья. Протянул его Гашеку:

– Пригодится, – улыбнулся он, и в глазах его заплясало бледное пламя. – Думаю, с этим инструктаж не требуется, раз ты справился даже с лопатой. Главное, воюй в нужную сторону, а остальное сделают инстинкты.

– За что мы воюем? – спросил Гашек, пробуя в руке вес копья. – И с кем?

– Разумеется, за светлое будущее, – с широким жестом ответил Бруно, – мы сражаемся с темным прошлым.

Гашек вспомнил ту единственную долгую беседу с отцом, когда Гельмут сказал, что людям свойственно называть белое черным, и подумал: «Знать бы еще, что он имел в виду». Бруно уже повернулся спиной, когда он вспомнил: