Первенцы

Она помнила, как Свида взял ее на руки и обтирал чумазое, все в пепле и грязи лицо: «Что же это, – причитал он, – как же это так, внучечка!» На помощь Гашеку сразу выслали людей, а дядька, от которого пахло чем-то ужасно кислым, осторожно, будто опасаясь, что она укусит, взял ее у Свиды – и вдруг, резко прижав к груди, зарыдал. «Вот и все! – всхлипывал Войцех. – Вот и все!» Итка обхватила его за шею и тоже заплакала: в тот миг она, наконец, поняла, что бабушка не спаслась. Так, в огне и слезах, ковалась их с Войцехом друг к другу привязанность. Они никогда более не проявляли ее столь горячо, как в тот злополучный день, самый жаркий за целое лето – но всегда ощущали невесомой тяжестью, словно якорь, брошенный у родных берегов.

– Как они это сделали? – размышлял вслух Гашек, возвращая ее к насущному. – Ну, Тильбе.

– Не знаю. – Итка пожала плечами. – Какая разница?

– И зачем?

– Я не имею понятия, Гашек! – не сдержалась она и повысила голос. – Не терпелось Отто жениться! Вы все одинаковые, вечно чешется там, в штанах!

– Эй, парень, – свистнул откуда-то из-за спины Куница, – у Танаис есть тебе что-то сказать.

Он подъехал к ней справа и повел коня рядом с воронoй. Гашек исчез из поля зрения, и ее злоба ушла вместе с ним. «А ведь после смерти дядьки он – единственная моя родня, – вздохнула Итка. – Кроме отца». «И еще Тильбе!» – раздался в ушах громогласный хохот вожака. Отложить на потом мысли о «новом статусе», очевидно, не получалось.

– Не болит? – вдруг отвлек ее вопросом Куница. – Ухо.

Она покачала головой: сережка теперь даже не оттягивала мочку, как будто совсем ничего не весила.

– Вроде бы нет, – ответила Итка. – Спасибо.

Куница подбросил в воздухе массивное золотое ожерелье. Звук был очень приятный.

– Можно купить даже две лютни, – протянул довольный юноша.

– На что тебе лютня?

– Ну, я же не родился с топором в зубах, – улыбнулся Куница так хищно, что закрадывались сомнения в истинности его слов. – Вообще-то я бронтский школяр.

– Ты учился в Бронте? – не поверила Итка. – В которой академии?

– Искусств, вестимо, – вычурно изрек жонглер. – Но я не закончил. Это было давно и неправда. А музыку страсть как люблю до сих пор.

Она прикрыла глаза и попыталась представить себе Куницу с лютней в руках. Вот он, нарядно одетый, присаживается на стул на высокой ножке. Ладно сколоченная деревянная сцена глубока и уходит в тень. Зрители стараются задержать дыхание, чтобы ни один звук не помешал насладиться музыкой. Лютнист улыбается, благодарит публику кивком головы, трогает пальцами тонкие струны. По украшенному резным орнаментом корпусу лютни пускаются в бегство капельки крови. Он бросает инструмент, смотрит на свои руки: алые, словно он измазался в свежей краске. Задние ряды шепчутся; он трет ладони о парчовую курточку, и благородная ткань пачкается кровью. Он смотрит прямо на нее, и вдруг его губы растягиваются в улыбке, а изо рта показываются клыки.

Итка потерла глаза рукавом, чтобы прогнать наваждение. Куница не показал виду, что приметил ее замешательство.

– Это я придумал прикинуться артистами, – похвалился юноша. – По-моему, хорошо получилось.

– А что вы делали в Столице? – решила уцепиться за его слова Итка. Куница будто ждал этого вопроса.

– Да как и все, – хихикнул он, – готовились к выборам.

«Точно, выборы, – вспомнила Итка. – Скоро зима. А мне-то, выходит, уже шестнадцать». Где-то вдалеке послышался плеск воды. Куница еще больше оживился, обогнал ее, заколотил в дверь повозки. Заблестела в ярком лунном свете круглая лысина.

– Да-да? – зевнул Бруно, показываясь снаружи.

– Подъезжаем, – доложил юноша. – Ну как там?

– Просто прекрасно, – кивнул вожак, ударив пальцем по своей серебристой бусине. – Мы все обсудили и даже успели чуть-чуть подремать. Представь себе, – указал он на закрепленные у повозки сундуки, – это был лишь задаток. Приданое впятеро крупнее!

– Вот же мразь. – Куница сплюнул. – Все ее батраки, небось, и за двадцать лет столько денег не видели.

– Думаю, за двадцать лет столько не видит даже ректор столичного учьбища, на чье место владыка Корсах готовит младшего. В общем, нельзя не признать, что все сложилось самым удачным образом. Дело за малым. А пока можно и отдохнуть.

Бруно исчез во тьме деревянного короба. Итка снова услышала, как что-то упало в воду, и пристально вгляделась туда, откуда шел звук, но ничего не увидела: облысевшие деревья цеплялись друг за друга тощими ветками, не давая ничего рассмотреть. Вдруг надрывно завыли сопровождавшие ханзу волки, и она поняла – на прощание. Куница привстал в стременах и вытянулся, как пес, учуявший чужака. Привлек ее внимание знаком и указал куда-то, где понемногу редели стройные ряды деревьев. И, наконец, она его увидела – дом, достойный самого владыки.