Первенцы

Он грубо отпихнул ее в сторону, и Итка отвлеклась, заметив, как от Бруно пятится перепуганная, заплаканная Зофка. В руке у нее что-то блестело, и прежде чем Итка успела вскрикнуть, отчаявшаяся служанка ударила себя кинжалом в живот. Упав в грязь, она из последних сил продолжала ползти прочь, пока Бруно все не прекратил. Второй раз Итка видела кровь на его мече, второй раз ощущала ее на своих руках. «Это кровь Куницы», – вспомнила она и снова посмотрела на юношу как раз в тот момент, когда Саттар, одним движением протолкнув стрелу насквозь, обломал концы и вытащил остаток древка. Куница, издав какой-то грудной звук, провалился в забытье от боли. Саттар свистом подозвал коня и с помощью Танаис уселся в седло вместе с юношей. Гашек стоял на коленях над мертвой Красавицей. Итка перестала что-либо чувствовать.

– Они шли за тобой, – услышала она голос Бруно, глухой, как будто из бочки. – Но ты опередила их совершенно поразительным образом. Будь готова, госпожа Тильбе: свадьба, на которой ты не присутствовала, взбесит очень важных людей, когда они об этом услышат. А до тех пор тебе лучше держаться поближе – ханза тебя защитит.

Итка безо всякого выражения на лице глядела на бледное тело Зофки. Потом посмотрела на Гашека, который забрался верхом на буланого коня, поправив на плечах неудобную кольчугу. «Кто защитит меня от ханзы?» – холодно подумала Итка. Давным-давно потеряв все самое дорогое, она только теперь ощутила себя одинокой.

Глава 12. Девятка мечей

Жара, жара! Здесь и сейчас – все батрацкие дочери, самые видные на деревне. Строятся колечком вокруг костра, зажженного солнцем, в ночь, проглотившую лучший день лета. Последний лучик упал сюда, к ним, на землю, и загорелись сухие ветки, раздулось пламя, поднялся дым. «Сегодня я стану любимицей Матушки», – думает каждая из собравшихся девиц. Она тоже надеется. В волосах одуванчики, юбка длинного сарафана бьет по босым ногам. Их тут человек двадцать, все незамужние, юные и прекрасные. Зевак пруд пруди! Каждый хочет увидеть, кого выберет этой ночью земля. «У меня очень сильные ноги, – думает она, оглядывая подруг-соперниц, – сегодня останусь я».

У местного рыбака в руках бубен, кожа на деревянном ободе; пасечник разминается с глиняной дудочкой. Одна из девушек громко чихает: бывает, от сока рвань-травы ужасно чешется нос, но без него в эту ночь нельзя – все рисуют на лицах дивные узоры, разминая пушистые листья в пальцах. Она отбрасывает рыжую косу за спину. Девицы берутся за руки, замыкая кольцо вокруг пляшущего огня. «Бум! Бум!» – ударяет бубен. Рыбак заводит обрядовый напев, а они – лихой хоровод. «Бум!» – быстрее! «Бум-бум!» – еще! Бегут, путаясь в юбках ногами. Дудочка – разжимают руки, поднимают вверх, кружатся на месте, как дубовые листья. Этой ночью осень вступает в права, начиная отсчет холодов. Танец призван напомнить, что жизнь продолжается – и пляшут, пляшут, пляшут они, одаренные силой родить, как земля. Умолкает дудка – пускаются в бег, и кое-кто, запинаясь, падает. С каждым кругом их меньше и меньше, дудочка поет трижды, и она останавливается, глубоко вздыхая. Кажется, она могла бы прыгнуть в костер и выйти невредимой – Матушка сегодня на ее стороне.

Еще немного, еще, еще! Нельзя закрывать глаза, не то перекружишься и упадешь. Кое-кто подпевает голосу рыбака: гремит и крепчает обрядовая песнь. Мелькают, несутся лица и звуки, пляшет заодно с ними дикий огонь. Она создана была для этой ночи: тело не знает усталости, с каждым движением хочет большего. Соперницы выбывают из круга, падают на руки счастливых зевак. Взмах рукой – как крылом, сердце рвется вон из груди. Пять, четыре, три и – две! Ну-ка, кто из них будет посильней? Она путает местами небо и землю, и вот, наконец, звучит протяжный стон дудочки. Все встает на свои места. Она – любимица, она осталась последней. «Скоро выйдешь замуж», – поздравляют ее. В ответ она улыбается и просит еще имбирной браги. Никто еще не знает, как удивительно скоро случится ее замужество – и как попытается ее погубить. Венчают голову пестрой короной, на плечи бросают красивый плащ. Пару капель браги – в костер, и раскинуть руки пошире в стороны. Теперь каждая девица даст ей своей крови – каждая по чуть-чуть, но вместе они сделают ее подобной Первенцам. Вытирая о белую ткань сарафана порезанные ладони, они глядят ей в глаза без злобы и зависти. В этих взглядах восторг и немного страха, ведь до рассвета она не совсем человек.