Первенцы

За время их отсутствия надо рвом вырос достаточно крепкий мост. Перетащив последнюю часть упакованного в немаленькую сумку груза, Бруно присел, чтобы перевести дух, и поприветствовал их только кивком. Сохатых отпустили, наконец, восвояси; провожая их взглядом, Саттар с присвистом произнес пару фраз, обращенных к Танаис, и сделал неприличный жест, который она, кажется, не оценила. Способность более-менее ясно мыслить вернулась к Гашеку, когда главарь попросил их с Куницей подготовить остальных коней: конкретная задача помогла собраться. Бруно же отвел в сторону мулов и вместе с хаггедцем принялся навьючивать тяжелые сумки.

– Что там у них?

– Плата, – с неохотой буркнул Куница, туговато затянув ремень под седлом, когда-то лежавшим на спине буланого красавца.

Гашек не стал расспрашивать, мало ли что. Об этом можно будет спросить кого-то другого. Куница быстро справился с конской сбруей и отошел подальше от воды вместе с Танаис, вполголоса что-то с ней обсуждая. Хаггедка иногда посматривала в сторону замка и немногословно отвечала на своем языке. Когда Гашек почти закончил седлать последнюю кобылу, его начало мутить; схватившись за живот, он крепко зажмурился, надеясь остановить головокружение, и прислонился лбом к теплому чепраку.

– Кабанчика слегка недожарили, – ободряюще стукнул его по спине главарь. Гашека от этого едва не вырвало, но он, кажется, смог даже изобразить улыбку. Переждав короткий приступ недомогания, он расправил плечи и заметил движение по ту сторону моста: Немтырь, необъяснимо счастливый, исчезал за закрывающимися воротами. Гашек обернулся, вопросительно взглянув на Бруно:

– Он остается?

– Конечно, – сверкнув глазами, ответил главарь. – Теперь Немтырь – хранитель очага.

– И что это значит?

– Что у него нет больше других забот, кроме огня в этом очаге. Он сам так захотел, и я его понимаю. Рано или поздно приходит пора обрести дом, который станет твоим последним пристанищем.

Гашек пожалел, что не успел ему даже помахать. «Прости, что огрел тебя лопатой», – сказал бы он, наверное, на прощание. Ворота вздохнули в последний раз. Гашек вздохнул тоже. В этом всеми забытом месте его почти ничего не тревожило, а с недавних пор один день покоя казался какой-то запредельной роскошью.

Наконец все собрались в дорогу – вот только все, да не все. Он искал ее глазами, думал, что сейчас мелькнет где-нибудь медный отблеск темно-рыжих волос. И только теперь его окатила жгучая волна осознания: девочки, которую он вынес из огня и за которой всегда приглядывал, рядом больше нет – она ушла в неизвестность совсем одна, решив, что не нуждается в его присутствии и поддержке. Он похлопал по карманам на груди, будто надеясь отыскать там что-нибудь, что сможет немедленно ее вернуть, жадно вгляделся в разбитые окна – вдруг она просто спряталась где-то в замке? «Она никогда не умела прятаться», – вспомнил он Кирту и те далекие дни, когда прошлое оставалось прошлым, а о будущем всегда заботились другие. «Когда я вырасту и выйду замуж, ты ведь тоже поедешь со мной в Тильбе?» – спрашивала она, пока он чистил копыта Ворона. Он потом щекотал ей бока и говорил: «Конечно. Куда же ты без меня».

– Скажи мне, на кой ляд ты его убил? – ударил в голову, молотом по наковальне, хрипловатый голос хаггедца-громилы.

Гашек не знал, как ему ответить. И, что намного отвратительнее, не знал, как ответить себе – на этот и многие другие вопросы.

Глава 17. Туз мечей

Марко Ройда снял капюшон. Он должен был быть едва ли намного старше Бруно, но весь облик его говорил о том, что человек этот прожил долгую и чудовищно несчастную жизнь. Среди глубоких морщин на лбу – длинный шрам от виска до виска, и Итка, к ужасу своему, могла догадаться о его происхождении. Взгляд усталый и блеклый, задержавшийся на ней совсем мельком и снова заиндевевший словно бы изнутри. Марко достал из грязи арбалетный болт и вытер его о прохудившийся плащ.

– Оставь лошадь за домом, – бросил он вместо приветствия, – и проходи за мной.

Она, шагая медленно и неуклюже, словно по шею в воде, провела вороную вдоль укрепленной стены и привязала поводья к тоненькой осине. Как завороженная, развернулась на месте, чтобы сделать несколько шагов к аккуратной хижине и остановиться. «Чуть не забыла», – потом укорила себя она, неся подмышкой плотный сверток ткани, в котором была спрятана тяжелая булава. Кобыла проводила ее негромким ворчанием.

Скромная, даже недостаточная обстановка хижины производила гнетущее впечатление: в этом доме не хотелось жить, здесь хотелось думать о смерти. Вместо окна были две узенькие бойницы, украденный свет из которых падал на пустой стол с короткой скамьей, накрытой серой волчьей шкурой. Марко жестом предложил ей сесть, а сам склонился над каким-то деревянным ящиком.

– Как ты нашла меня?

– Я путешествовала с ханзой Бруно. Вчера ночью сбежала.