Первенцы

Он поворачивает голову на этот шепот и чувствует, как вцепившиеся в доспех пальцы начинают дрожать. Потом один из них выпрямляется, указывая куда-то вперед. Взгляд Марко следует в том направлении. Черное пятно, простое отсутствие света, обретает форму и становится присутствием тьмы. У противоположной стены Ристек зажигает огонь, но мрачная тень, метнувшись к яркому пламени, в это же мгновение его пожирает. «Да что за херня», – сетует оруженосец, и это последние членораздельные его слова. Марко поднимает щит и делает шаг назад, потому что тьма открывает глаза.

Предсмертный вопль Ристека еще звенит в ушах, когда воины по приказу Марко строятся в кольцо и поднимают мечи. Те двое, которых оставили снаружи, прибегают на шум, и входная дверь за ними захлопывается – вряд ли из-за сквозняка. Тень растворяется где-то в глубине этого бесконечного зала, но ее присутствие скрежещет по сердцу, отравляет страхом нечистый воздух. «Выходи, дикарь!» – орет один из тех, кто пришел с Бруно, и с готовностью выставляет клинок. Марко слышит словно у себя в голове на странность разборчивую хаггедскую речь, а потом понимает, что это бормочет шепелявый берстонец. Но их здесь двенадцать – теперь одиннадцать, кто-то из вновь прибывших картавит, а в отряде Марко есть один заика. Все еще не понимая, откуда голос, он случайно бросает взгляд на высокий трон во главе стола и замечает, что трон этот вовсе не пуст. «Шемья, шемья, моя шемья!» – шепчет кто-то сломанным, сорванным голосом. Этот шепот – у них над головами.

Выживают те, кто успевает обернуться на крики погибающих. Кольцо обороны распадается. Марко наносит удар, но промахивается и отступает спиной к стене. Его глаза не могут уловить движения противника, слишком быстро он перемещается из тени в тень, каждый раз забирая по одной жизни. Тот, смелый, который звал «дикаря» на бой, оказывается напротив, и по тому, как он держит одноручный меч двумя руками, Марко делает неутешительный вывод. Заику, пытающегося прорваться к выходу, нечто мертвой хваткой вытягивает из полосы света. Больше его никто не видит, но влажный звук разрываемой плоти навсегда отпечатывается в памяти. На смену этому звуку приходит писк такой громкий, как будто дюжине крыс отдавили хвосты, а потом обрывается и затихает. Раздается откуда-то голос Бруно: «Ты живой, Крушитель Черепов?» Марко односложно откликается, и голос продолжает: «Мы его достали. Это всего лишь человек. Похоже, он очень долго был тут один». Марко хочет сказать: «Не один», – но когда снова смотрит во главу стола, трон оказывается не занят. Рваная тень того, кто его оставил, вырастает за спиной неумелого смельчака. Марко предупреждает его об опасности и чувствует, как от чужого дыхания встают дыбом волосы на затылке.

Он резко разворачивается, пытаясь ударить наотмашь, но острые шипы туго вязнут там, где должна была быть его голова. Лица уже нет, а на его месте – древесная кора с трещинами. Из горла, разодранного изнутри, стекает вязкая кровавая слюна. Это не человек, это просто не может быть человеком, у людей черепа не обрастают мхом. Когтистая лапа, которая была когда-то рукой, отбрасывает булаву, как детскую игрушку. Марко инстинктивно пятится, прикрываясь щитом, и, сам не понимая, как, оказывается ничком на земле. Смельчак снова орет, на этот раз от ужаса, а в пятне света, как статуя победителя, вырастает фигура Бруно.

Мелкая крыса бежит по ноге Марко и прыгает на щит, подбирается к лицу, но он вовремя откидывает ее в стену, ломая хребет. Смельчак во все горло умоляет о помощи. Фигура на свету достает из-за пояса нож. Между ударами сердца Марко думает: «Я погиб». Неужели вот так, напрасно и бесславно? Он собирался прожить еще хотя бы лет двадцать, но смерть уже здесь, прямо перед ним, и от нее никак не спастись. От ее грязной шерсти смердит тысячей трупов, она рычит, завывает и тянет к нему изломанные конечности. Крик застывает у Марко в горле, будто на шее затянули петлю, холодеют губы, немеет язык. Чудовище вырывает щит у него из рук. Теперь – все, никого, ничего не осталось, «прости меня, брат, это я рассказал отцу про подсвечник». Он, не моргая, глядит в лицо своей гибели и видит, как на нем расплывается большое пятно.