Первенцы

На мгновение Марко замер, будто прислушиваясь к какому-то тихому звуку, а затем медленно опустил широкие плечи. Он сидел к ней спиной, перекладывая в своем ящике что-то тяжелое, и она не могла видеть его лица. Без лишних деталей рассказав о побеге из Кирты и пути, который привел их с Гашеком в Столицу на выступление «скоморошьей труппы», она ждала – сама не зная, чего. Неуютные стены давили своей неприветливой пустотой. Наконец он, выпрямившись во весь рост, обернулся.

– Где они?

– В заброшенном замке немного южнее.

Она хотела добавить, что сделала все, чтобы их задержать, но от кровавых воспоминаний бросило в пот.

– Тогда времени не так много, – подумав, сказал он. – Но ты с дороги. Голодна?

– Да, – вдруг осознала она, почувствовав, как тяжелеет язык. – Очень.

Марко открыл дверь погреба, которую иначе она могла бы, наверное, не заметить: вход притаился в самом темном углу избы. Вскоре перед Иткой оказалась полная миска не то капусты, не то чего-то вовсе ей не известного, но будь это даже вареный репей, который в детстве приходилось жевать через силу, она съела бы его с удовольствием. Марко подвинул к столу большой ящик и сел напротив, сняв с полки полный кувшин воды. Она поднесла было ложку ко рту, но сердце неожиданно замерло от беспокойства: «Мы выкурим Ройду из его лесной норы». Итка затараторила:

– Они знают про это место, нужно…

– Позже, – перебил он и указал на миску рукой со слишком короткими, уродливыми ногтями. – Сначала поешь.

– А ты? – растерялась она.

Марко повел плечом:

– В этом доме все заточено под единственного жильца.

За едой Итка несколько раз перекладывала на коленях тяжелый сверток, почему-то не решаясь положить его рядом с собой на скамью. Марко замечал эти неловкие движения, но не вмешивался, пока она не оставила ложку в миске, чтобы устроиться, наконец, поудобнее.

– Что там такое?

– Это… я привезла это тебе, – запнувшись на вдохе, ответила Итка и собиралась продолжить: «В знак чего? Доброй воли – чьей? Примирения – с кем? Любви?..»

Марко не протянул руку, чтобы взять сверток, ждал, пока она предложит сама. Она молча развернула ткань и положила на стол. Он посмотрел на круглую булаву так, будто Итка должна была на этот счет объясниться, но потом сделал какой-то вывод у себя в голове и едва ли не ласково коснулся деревянной рукояти. Она вспомнила, как впервые взяла ее в руки в оружейной и подумала: «Этим сражаются? Она ведь такая тяжелая, что с ней только топиться».

– Ты, наверное, совсем не так себе это представляла, – вдруг произнес Марко с каким-то странным движением в голосе. – И я тоже.

«Я никак себе это не представляла, – не ответила ему она. – Я пыталась выжить».

– Откуда ты знал, что я тебя найду?

– Не знал, – покачал головой он, – надеялся. Мне всегда было сложно выражать чувства, но я очень рад тебя видеть, Итка.

Остро защипало в горле – только сейчас он назвал ее по имени.

– Я тоже рада, – не слишком уверенно сказала она. – Хотя раньше мне хотелось плюнуть тебе в лицо.

Он, казалось, был удивлен.

– Всего лишь? Ты не кровожадна. Наверное, это в тебе от Ветты, – при этих словах он урывком взглянул ей в глаза. – Ты должна кое-что знать. Тогда я уехал, потому что не мог…

– Я это знаю, – вмешалась она, чтобы он больше не видел нужды оправдываться. – Она хотела, чтобы ты оставил дядьку в живых. – Теперь, видя его прямо перед собой, Итка с трудом хваталась за одну из десятков мыслей: слишком много накопилось вопросов, на которые она не надеялась получить ответы. Она прекратила попытки их сортировать и выпалила первое, что пришло в голову: – Расскажи мне, ты любил маму? По-настоящему?

Марко опустил взгляд. Давно не стриженные седые волосы легли бледной тенью на его обветренное лицо. «У Куницы никто не лжет», – отозвалось из прошлого болью и горечью. «Как бывает досадно, – сказал как-то на трезвую голову дядька, – что мы, моя девочка, те, кто мы есть».

– Ветта, – начал Марко размеренно и осторожно, как будто ступал по тонкому льду, – была моим безмятежным сном. Но она умерла, и я проснулся. Тогда я понял, отчего мне не по себе в родных стенах, среди батраков и в заботах об урожае. Я должен был вернуться обратно в Хаггеду. На войну.

Она ожидала другого ответа. «Те, кто мы есть», – напомнил дядька Войцех. Они молчали, не поднимая глаз друг на друга – чужие, незнакомые люди одного имени, одной крови. Итка погладила мех на воротнике и у самой шеи сжала ладонь в кулак, выдергивая рыжие волоски: она проделала очень долгий путь, чтобы этот разговор состоялся. Расправив плечи, спросила:

– Что было в Хаггеде?

– Там было все, – расплывчато ответил он. – Бруно не рассказывал тебе, как спас мою жизнь? Раньше он любил кичиться своими подвигами.

– В тот раз он был на удивление краток.

– Тогда слушай, – его голос слегка изменился, став глубже и тише. Итка смотрела не отрываясь, как маленький Еник на старика, который рассказывал страшную сказку.

Только это была не сказка.