Первенцы

Одну из них Ройда убил еще в прыжке, остальные три, безумные, брызжущие слюной, словно не видавшие пищи много дней, окружили его и грызлись насмерть. Саттар и Бруно воспользовались передышкой, а потом, когда собаки, сбитые с толку неистовым гневом отчаянного человека, заскулили и осеклись – напали снова. Гашек порывался вмешаться, но одергивал себя, повторяя, что будет помехой, а не подспорьем. Ройда, прикрываясь щитом от атаки главаря, булавой разбил морду черному псу, и громила зашипел от боли. Раненая собака, брошенная своим хозяином, стала путаться у него под ногами. Саттар рычал, смешивая берстонские ругательства с хаггедскими. Еще несколько крепких ударов, и все озлобленные псы с кровавыми, страшными мордами погибли, так и не выполнив своей задачи. Бруно метался из стороны в сторону. Марко позиций не сдавал.

А потом главарь оступился. Саттар в попытке отвлечь внимание на себя получил не смертельный, но ощутимый удар в бок, ответив чем-то неубедительным. Гашек краем глаза заметил, как Куница отклоняется назад, готовясь бросить топор. Ройда выбил меч у Бруно из рук, замахнулся – и вдруг упал на одно колено. Земля под ним напиталась кровью.

– Вот тебе наглядный урок, братец, – вынырнув в сторону, сказал главарь и спрятал кинжал, – всегда имей при себе второе оружие. Непременно когда-нибудь пригодится.

Гашек слушал его невнимательно. Меч как-то сам оказался в руке, почти невесомый при всей своей тяжести. Его попытались остановить – то ли хаггедка, то ли Куница – но гнев застил глаза, и препятствий он больше не видел. Ройда задрал наверх седую голову. Последний удар громилы все-таки достиг цели: левая щека была красной, как киноварь. За эти долгие годы исчезли в нем все до единой черты, напоминающие об отце.

– Я имел право знать, кто его убил, – бросил Гашек ему прямо в лицо.

– Ты его конюх, – сказал Марко и выплюнул выбитый зуб. – Не было у тебя такого права.

– Разве? Неужто не я в этой семье первенец? Не мне ли, батраку безграмотному, наследовать вам, мясникам, пьяницам и трусам?

– Выходит, тебе передались наши черты.

Гашек вскипел от ярости и поднял руку, но прежде чем он понял, что произошло, рот и бороду залила кровь из разбитого щитом носа. Ройда снова схлестнулся с хаггедцем. Внутри горящей хижины что-то рухнуло с жутким гулом. Едва Гашек вошел в равновесие, Марко, уклонившийся от удара секиры, оказался прямо перед ним – открытый. Он сделал выпад, проскользнув лезвием между пластин, и сам не понял своего движения – а потом увидел в изменившемся взгляде Ройды нечто похожее на благодарность. Тяжесть невесомая стала невыносимой. Ладонь, в которой лежала рукоять, разжалась. На тренировке Бруно его бы за это раскритиковал, но теперь главарю было, казалось, все равно.

– Из уважения, которого ты когда-то заслуживал, – в своей манере заговорил он, когда Марко мешком осел на землю, – я тебя, пожалуй, похороню. Но знай, что поминать курган станут именем Горуна Жильмы.

Потом был какой-то скользкий, тошнотворный звук, и Бруно вернул Гашеку его меч. Танаис, невесть как оказавшаяся рядом, шепнула что-то на своем языке. Грязное небо рассекла ветвистая молния, грянул гром – но Марко Ройда этого не услышал.

– …и упокоится дух твой, как упокоилось тело твое. Место твое в живых пусть займет достойный.

Бруно вылил на могильный холм немного воды. Пепелище, оставшееся от хижины, то и дело шипело, потревоженное дождем. На пути сюда главарь рассказал ему, кто такой Горун Жильма – или, вернее, кем он когда-то был. «Поучительная история, – говорил он, – о том, что от безрассудства не так далеко и до безумия». Громила сплюнул, потирая ушибленный бок, и покосился на Танаис. Если Гашек понял их перебранку правильно, она не позволила ему изувечить тело.

Пока они добирались до тракта, погода вышла из себя окончательно: дождь начал лить стеной. Дорогу размыло, редкие путники попрятались кто куда, а к следующей ночи и вовсе началась буря. Утром главарь объявил, что все это никуда не годится, и нужно переждать хотя бы самую мерзость, иначе у мулов глаза вылезут на лоб. Как назло, еще очень долго им не встречалась и захудаленькая корчмишка, но спустя время впереди замаячила небольшая деревня, а на краю ее – постоялый двор.

Злые, мокрые и голодные, как настоящие дикие псы, они ввалились внутрь и тут же залили пол целой бочкой дождевой воды. Хозяин замахал на них руками:

– Но-но-но, молодые люди, в мое заведение нельзя с оружием!