Первые слова. О предисловиях Ф. М. Достоевского

Критики с порога отметали любой намек на то, что Антон Лаврентьевич мог быть замешан в преступлениях, совершенных на страницах «Бесов». В. А. Туниманов в своем подробном исследовании рассказчика категорически заявляет, что Антон Лаврентьевич Г-в ни в чем не виновен: «Хроникер как герой – фигура пассивная и марионеточная, и хотя он часто суетится, в сущности почти никакого участия в действии не принимает; важно то, что он слышит, видит, и значительно менее важно, что он говорит во время событий и делает» [Туниманов 1972: 167–168]. Анализ «Бесов», сделанный Слободанкой Владив, также весьма убедительно подтверждает эту концепцию. Она восполняет лакуны в рассуждениях Туниманова относительно того, что именно наш рассказчик-хроникер знает наверняка, о чем знает понаслышке и что реконструирует на основании догадок. По ее (и Туниманова) мнению, Антон Лаврентьевич всецело принадлежит к лагерю старшего поколения, представленного Степаном Трофимовичем Верховенским, Варварой Петровной Ставрогиной, писателем Кармазиновым и губернатором фон Лембке с женой. Он относится к тому же общественно-экономическому классу, получил «классическое» образование (как снисходительно замечает заговорщик Липутин), говорит тем же языком (что убедительно показывает проведенный Владив анализ) и сохраняет близкие отношения со Степаном Трофимовичем, несмотря на свое разочарование в нем[109]. Как мы видели, фактически Антон Лаврентьевич и начинает, и заканчивает свою хронику Степаном Трофимовичем, обрамляя нарратив первыми словами романа об этом дворянине-идеалисте 1840-х годов и завершая последнюю главу (если не считать заключения) его одинокой смертью. Но он также является наиболее пристрастным критиком Степана Трофимовича и судит его более строго, чем даже Варвара Петровна Ставрогина, чьи обвинения и гневные тирады скорее выглядят комично, чем свидетельствуют о глубоком разочаровании. В конце концов, она также является его самой горячей сторонницей – по крайней мере до тех пор, пока ее, среди прочих, не вводят в заблуждение заговорщики.

В лице Варвары Петровны и четы фон Лембке текст являет нам примеры идеалистов 1840-х годов, которые оказываются вовлечены в радикальные кружки 1860-х. Хотя это их увлечение и поверхностно – как, например, у Юлии, жены губернатора (которая общается с радикалами, отдавая дань моде, а также потому, что Петр Верховенский заманивает ее в их лагерь), – все же ясно, что симпатия к современным радикальным идеям была вполне распространенным явлением[110].

Учитывая, что наш рассказчик-хроникер предстает перед нами в виде силуэта на горящей улице, вполне вероятно, что на первом этапе официального расследования пожара Антона Лаврентьевича должны были допросить о том, что он знает о заговорщиках, их организации, планах и любых представляющих интерес второстепенных лицах. Составляя свои письменные показания/исповедь в виде романа «Бесы», он сосредоточивает внимание на ком угодно, кроме самого себя. Он описывает судьбу персонажей, кончину Степана Трофимовича и протоколирует самоубийство Николая Ставрогина. Но о себе он умалчивает. Он не фигурирует в двух главах заключительной рамки, в которых подводятся итоги судеб персонажей романа.

Как пишет Айзенберг в своем исследовании рамочных нарративов, важно принимать во внимание место или условия, сопровождающие обрамление. Где оно происходит? Где физически происходит действие, представленное в нарративе? Рамка и вставное повествование имеют различные времена действия: первое относится ко времени повествования, второе – ко времени, о котором повествуют. «Бесы» соответствуют модели Айзенберга. Однако место действия в их рамке и вставном повествовании одно и то же – губернский город и одно из поместий в его окрестностях. Рассказчик перемещается между городом и поместьем с той же быстротой, с которой меняет свои маски – хроникер, сатирик, романист – и дискурсивные режимы; и так же легко он перемещается между временем повествования и временем, о котором повествует. Но где же он находится, когда пишет свой роман, свою исповедь, свой облеченный в повествовательную форму ответ на вопросы властей и наверняка растерянных, хотя и безымянных жителей города, оставшихся в живых после пожара?