Первые слова. О предисловиях Ф. М. Достоевского

Наша наблюдательная позиция вряд ли мы позволяет делать обоснованные умозаключения о степени участия Антона Лаврентьевича в заговоре. Но есть психологические улики, которые подсказывают причину, побудившую рассказчика описать «недавние и столь странные события, происшедшие в нашем городе». Во-первых, мы должны помнить о психологическом феномене, так называемой вине выжившего[111]. Поскольку из главных и первостепенных персонажей хаос пережил только один, он наверняка должен страдать от чего-то более серьезного, чем разочарование в наставнике. Он был осведомлен о происходящем в городе и Скворешниках в течение нескольких месяцев, но ничего не заподозрил, пока не стало поздно. Он не в состоянии ничего предвидеть, что доказывает, что он – бестолковый провинциальный чиновник, которого дурачит сначала Степан Трофимович (в течение двадцати лет), а затем – какие-то непонятные личности, которые лишь недавно появились в городе [Lounsbery 2007: 213].

Кроме того, Антона, возможно, мучает того же рода укрепляющее в собственном величии отчаяние, в которое впадает под конец своих дней Степан Трофимович во время его странствований без руля и без ветрил. Можно ему верить, а можно нет, но Степан Верховенский открыто берет на себя ответственность за создание тех чудовищ, которые выползли из-под парт в его аудитории. Хотя, возможно, Антон Лаврентьевич не понимает или, подобно Юлии Михайловне фон Лембке, не верит в обращение Степана к абсолютному решению (Богу), он в состоянии понять желание Степана Трофимовича каким-то образом успокоить грызущее его чувство вины и стыда. Антон Лаврентьевич пишет для того, чтобы искупить свою вину, и в то же время делает все от него зависящее, чтобы скрыть истину о своем участии (пусть даже в качестве свидетеля) в бедах, постигших его город.

Мое предположение относительно степени виновности рассказчика, подобно выдвинутым другими авторами, разумеется, не может быть проверено, но оно остается возможным и логичным, если исходить из рамочной структуры текста. Сочинение Антона Лаврентьевича – это акт искупления, апология, представленная его землякам, герменевтическое упражнение, с помощью которого он должен осмыслить ужасные события, о которых рассказывает его повествование, и хитроумная попытка скрыть любое чувство вины, которое может его снедать, любой стыд, который он может чувствовать, даже если он и не был членом кружка заговорщиков.

Вступление в «Бесах» никак нельзя считать ненужным или возникшим из пустой прихоти довеском неопределенного рода. Однако, по сравнению с разобранными выше произведениями, оно теряет былую самостоятельность. Во-первых, Глава первая/ «Вместо введения» не автономна, составляя единое композиционное целое со второй главой и образуя таким образом более законченное предисловие. Кроме того, оно перекликается с заключительными двумя главами романа, порождая рамочный нарратив. Поэтому, если смотреть ретроспективно, возможности придания смысла тексту вступление делит с последней главой текста и заключением. Из-за этих сложностей композиции введения его значение снижено. В игру вступают другие элементы паратекста, а именно заголовок романа и эпиграфы к нему, которые более явно указывают на выбранные автором темы, чем тайные операции, из которых возникает третья сюжетная линия рамки. Тем не менее во введении к «Бесам» Достоевский в полной мере использует возможности предисловия взламывать вводные рамки и бродить по всему тексту. Одного предисловия достаточно для того, чтобы представить в миниатюре эстетически связные, формально единые нарративные средства, с помощью которых Достоевский запечатлел всеобъемлющую неопределенность и всеохватный хаос.

Глава 5 Введения в новом контексте