Читаем Первые слова. О предисловиях Ф. М. Достоевского полностью

Трудно установить параметры вымышленное™, авторитетности и надежности во вступлениях Достоевского, поскольку они оказываются то парадоксальными, то нелогичными, то отрицают сами себя. Каждое из них в конечном счете вынуждает читателей перенести фокус своего внимания с очевидного объекта изображения на субъекта, чей голос описывает персонажей и события, сцены и диалоги[116]. Таким образом, дискурс поднят на уровень скрытой темы, приглашая читателей воспринять последующий нарратив со всей дополнительной смысловой нагрузкой. Однако Достоевский изменяет этому подходу в введениях к художественным произведениям, опубликованным в «Дневнике писателя», где он, по-видимому, говорит с читателем непосредственно от своего имени и собственным голосом (такая иллюзия возникала в «Зимних заметках о летних впечатлениях»).

«Бобок» опубликован в пятой записи «Дневника писателя» за 1873 год. Каждая из предыдущих записей посвящена одной теме: Белинский; суды присяжных; Чернышевский; и поэма Некрасова «Влас». После этих эссе и фельетонов читателю представляется аллегория «Бобок» со знаменательным предостережением: «(Рассказчик. – Л. Б.) не я; это совсем другое лицо». Это «не я» начинает повествование о своих мрачных переживаниях, фантастический характер которых объясняется в первой же строке, которую рассказчик говорит от своего лица: «Семен Ардальонович третьего дня мне как раз: – Да будешь ли ты, Иван Иваныч, когда-нибудь трезв, скажи на милость?» [Достоевский 1980:41]. Вместо того чтобы видеть зеленых чертей, Иван Иваныч слышит разговоры покойников. «Бобок» – это саркастическая аллегория о человеческих слабостях и мелочности – мы, очевидно, уносим их с собой в могилу для лучшей сохранности.

Достоевскому едва ли нужно предупреждать нас о том, что он и нетрезвый Иван Иванович – не одно и то же лицо. Однако поскольку все предыдущие (и к тому же первые) записи «Дневника» исходят от лица имплицитного автора, Достоевский, возможно, счел необходимым указать на то, что он меняет паттерн и предлагает вниманию читателей художественное произведение, в котором повествование идет от другого лица. Однако какой читатель не мог обойтись этого без предостережения? Только самый наивный, который бы в таком случае был вынужден предположить, что Достоевский в роли рассказчика – это пьяный Семен Ардальонович. Но если отставить шутки в сторону, то Достоевский устанавливает здесь иерархию читателей. Тех, кто понимает его шутку, он допускает в число своих единомышленников и высмеивает других, менее понятливых читателей, которые, если снова вспомнить Лермонтова, «не чувствуют иронии».

Везде в «Дневнике писателя» Достоевский играет с понятием читающей публики, приписывая разные способности разным видам читателей. Однако во введении к «Бобку» важное значение имеет то, что Достоевский обнажает прием, который он использовал с этой целью в своем художественном творчестве: все тексты с предисловиями, которые мы анализировали выше, рассказаны от лица кого-то, «не являющегося Достоевским». Введение к «Бобку» с изрядным опозданием представляет инвариант, который был характерен для предисловий Достоевского с самого начала.

II. «Мальчик у Христа на елке»

Второе художественное произведение, помещенное Достоевским в «Дневнике писателя», опубликовано три года спустя в возобновленном «Дневнике» за 1876 год. «Мальчик у Христа на елке» содержит два авторских вступления, одно из которых предшествует тексту, а второе скрыто в нем самом. Они наглядно показывают нам механику творческого процесса Достоевского, который переходит от того, что видел на улицах Петербурга, к размышлениям о судьбе встреченных им людей еп masse и затем сводит их в своем воображении к одному образу – мальчику из заголовка рассказа. Первое введение, дневниковая запись под названием «Мальчик с ручкой», представляет собой фельетон и одновременно физиологическую зарисовку:

Дети странный народ, они снятся и мерещатся. Перед елкой и в самую елку перед рождеством я всё встречал на улице, на известном углу, одного мальчишку, никак не более как лет семи [Достоевский 1981: 13].

Перейти на страницу:

Все книги серии Современная западная русистика / Contemporary Western Rusistika

Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст
Феномен ГУЛАГа. Интерпретации, сравнения, исторический контекст

В этой книге исследователи из США, Франции, Германии и Великобритании рассматривают ГУЛАГ как особый исторический и культурный феномен. Советская лагерная система предстает в большом разнообразии ее конкретных проявлений и сопоставляется с подобными системами разных стран и эпох – от Индии и Африки в XIX столетии до Германии и Северной Кореи в XX веке. Читатели смогут ознакомиться с историями заключенных и охранников, узнают, как была организована система распределения продовольствия, окунутся в визуальную историю лагерей и убедятся в том, что ГУЛАГ имеет не только глубокие исторические истоки и множественные типологические параллели, но и долгосрочные последствия. Помещая советскую лагерную систему в широкий исторический, географический и культурный контекст, авторы этой книги представляют русскому читателю новый, сторонний взгляд на множество социальных, юридических, нравственных и иных явлений советской жизни, тем самым открывая новые горизонты для осмысления истории XX века.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Коллектив авторов , Сборник статей

Альтернативные науки и научные теории / Зарубежная публицистика / Документальное
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века
Ружья для царя. Американские технологии и индустрия стрелкового огнестрельного оружия в России XIX века

Технологическое отставание России ко второй половине XIX века стало очевидным: максимально наглядно это было продемонстрировано ходом и итогами Крымской войны. В поисках вариантов быстрой модернизации оружейной промышленности – и армии в целом – власти империи обратились ко многим производителям современных образцов пехотного оружия, но ключевую роль в обновлении российской военной сферы сыграло сотрудничество с американскими производителями. Книга Джозефа Брэдли повествует о трудных, не всегда успешных, но в конечном счете продуктивных взаимоотношениях американских и российских оружейников и исторической роли, которую сыграло это партнерство.В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Джозеф Брэдли

Публицистика / Документальное

Похожие книги

Жизнь Пушкина
Жизнь Пушкина

Георгий Чулков — известный поэт и прозаик, литературный и театральный критик, издатель русского классического наследия, мемуарист — долгое время принадлежал к числу несправедливо забытых и почти вычеркнутых из литературной истории писателей предреволюционной России. Параллельно с декабристской темой в деятельности Чулкова развиваются серьезные пушкиноведческие интересы, реализуемые в десятках статей, публикаций, рецензий, посвященных Пушкину. Книгу «Жизнь Пушкина», приуроченную к столетию со дня гибели поэта, критика встретила далеко не восторженно, отмечая ее методологическое несовершенство, но тем не менее она сыграла важную роль и оказалась весьма полезной для дальнейшего развития отечественного пушкиноведения.Вступительная статья и комментарии доктора филологических наук М.В. МихайловойТекст печатается по изданию: Новый мир. 1936. № 5, 6, 8—12

Виктор Владимирович Кунин , Георгий Иванович Чулков

Документальная литература / Биографии и Мемуары / Литературоведение / Проза / Историческая проза / Образование и наука