Первый день весны

— По-моему, нет. Кажется, на побережье. Где-то у моря.

— Вы считаете, что двадцатого марта Кристина была у своей тети?

— Я ничего не считаю. Но могла.

— Ясно, понимаю… Что ж, благодарю за помощь. Еще приду как-нибудь и попытаюсь встретиться с ней.

Полицейский прошел по дорожке через сад и вышел за ворота. Как только он повернулся спиной, папа оттопырил средний палец на поднятой руке. Когда я спустилась вниз, он уже вышел из дома и стоял, прислонившись к садовой ограде. Вокруг него облаком клубился дым.

— Почему ты сказал полицейскому, будто меня нет дома? — спросила я, карабкаясь на ограду рядом с ним.

— Копы — просто свиньи, Крис. Все они долбаные свиньи. И следует делать все, чтобы они не получили то, чего хотят.

— А ты имел в виду, что рай не так далеко отсюда?

— А?

— Когда он спросил, была ли я дома, когда Стивен умер, ты сказал, будто был в местах не столь отдаленных. Ты имел в виду, что рай отсюда не так уж далеко?

Папа откашлялся и сплюнул на землю. Плевок состоял из крошечных белых пузырьков.

— Ага, — ответил он. — Именно это я и имел в виду. Ты знала пацана, который умер, да?

— Да. Он жил на Марнер-стрит.

— Играла с ним?

— Иногда.

В ту минуту я чувствовала себя прозрачной, как будто кто-то мог видеть сквозь одежду и кожу, как стучит сердце и работают легкие. Полицейский превратил день «это не я» в день «это я», и воспоминание сейчас было узким лезвием, проткнувшим мою шею. Я была уверена: папа видит, что это я убила Стивена, — и гадала, не потому ли он наговорил полицейскому столько вранья. Отчасти я надеялась, что он действительно знает, надеялась, что он соврал, чтобы помешать полицейскому найти меня. Если тебе на кого-то или на что-то не наплевать, ты будешь беречь это.

— Поганый мир, да? — сказал папа и выпустил тонкую струйку серого дыма.

— Да, — согласилась я. — Поганый мир.

Крисси

В пасхальные каникулы время потеряло размер и форму. Папа остался на пару недель. Почти каждый день он сидел у стойки в «Бычьей голове», а вечером, придя домой, сначала кричал на маму, а потом засыпал. Крики мешали мне спать. Я слышала их через стены и пол — не слова, только подводное бурление взрослой ненависти. Обычно оно заканчивалось стуком — от падения мамы на пол или от захлопнувшейся двери. Один раз после стука послышался скрип ступеней, и мама заползла в постель рядом со мной. Я притворилась, что сплю, но она начала плакать, поэтому мне пришлось повернуться и начать вытирать ее слезы. Я слизывала их со своих пальцев. Утром ее не оказалось рядом, а моя подушка была сухой, но во рту у меня все еще чувствовался слабый привкус соли.

Каникулы закончились, и я снова пошла в школу, и это означало как школьные обеды, так и школьные задания, то есть было одновременно и хорошо, и плохо. В школе не происходило ничего особо интересного, и я бы вообще не осознавала, как летит время, если б в классе не становилось все жарче, а молоко не сворачивалось бы все чаще. Полиция больше не приходила. Я по-прежнему иногда видела полисменов на улицах, и Линда сказала, что однажды они постучались к ним в дом, чтобы поговорить с ней. Сказала, что они задавали те же самые вопросы, которые задавали в школе: играла ли она когда-нибудь со Стивеном, и играла ли она с ним в тот день, когда он умер. Я жалела о том, что папа соврал им, будто я больше не живу на наших улицах. И очень хотела снова поговорить с полицейскими. Я решила, что если они придут и поговорят со мной, я скажу им, будто видела, как Стивен шел в сторону переулков вместе с Донной в день своей смерти. Так ей будет и надо за то, что она укусила меня в руку.

День рождения Линды пришелся на воскресенье, и это было неудачно, потому что означало, что утром ей придется идти в церковь. Я пришла к ее дому сразу после церкви и подарила ей «Бино» — журнал с комиксами. На самом деле это был ее журнал, я позаимствовала его из ее комнаты, когда была там в четверг, — спрятала его между своей жилеткой и кофтой. К воскресенью я его уже дочитала, поэтому он больше не был мне нужен. Открыв журнал, Линда нахмурилась.

— Разве у меня уже нет такого?

— Нет, — ответила я. — Не будь дурой.

— А, извини. Спасибо.

После полдника мы сидели в гостиной со всеми новыми игрушками Линды, и я спросила, дерутся ли ее мама и папа, когда она ложится спать по вечерам.

— Не знаю, — ответила Линда. Она пыталась достать новую куклу из пластиковой коробки, но ту удерживали внутри проволочные жгутики.

— Но они хотя бы ссорятся?

— Да. Наверное, иногда ссорятся, — сказала она и попыталась перекусить проволочку. Я слышала, как та царапает ее зубы.

— А из-за чего они ссорятся?

— Просто из-за меня и Пита.

— А как они ссорятся?

— Мама ругает папу за то, что он проводит слишком много времени в сарае и не забирает меня из школы. А еще они ссорятся из-за моего чтения. Потому что папа говорит, что тут не о чем беспокоиться, а мама говорит, что есть о чем. Иногда они ссорятся из-за хромой ноги Пита. И все такое.

— А-а…

— А твои ссорятся?

— Иногда.

— Из-за чего?