Первый день весны

Взяв печенье и сок, мы с Линдой поднялись наверх и улеглись на полу в ее комнате, разложив вокруг коллекцию морского стекла. Всякий раз, когда Линда ездила к бабушке, она привозила новые стекляшки, обкатанные морем, и мы раскладывали их по цветам в банки из-под кровати. Я всегда ухитрялась утащить себе несколько штук, пока мы перебирали стекляшки, — столько, сколько могла сунуть в карманы, но чтобы при этом они не постукивали друг о друга, когда я иду. В тот день мне было некуда прятать морское стекло, потому что стояла липкая жара, и я была одета в летнее платье, которое раздувалось, когда я кружилась, но в нем не было карманов. Я предпочитала носить одежду с карманами, ведь тогда я могла взять с собой папин шарик, а я хотела, чтобы папин шарик был со мной все время, но иногда было слишком жарко для одежды с карманами. Пока Линда ходила в туалет, я сунула несколько морских стекляшек себе в трусы. Они приятно холодили кожу в укромных местах.

Едва мы закончили наполнять банку с зелеными стекляшками, как вошла Линдина мамочка. Лицо у нее было красное и потное, а платье спереди запачкано мукой. Я решила, что она, наверное, печет сконы[13]. Она всегда печет сконы.

— А, Крисси, — произнесла она, увидев меня на полу. — Ты все еще здесь.

— Да, я здесь, — ответила я.

Линда села прямо, и вид у нее был такой, как будто она сделала что-то плохое, но я осталась лежать на полу на животе. Платье задралось до самой спины, но я не стала одергивать его. Линдина мамочка посмотрела на мои голые ноги и посеревшие трусы с вытершейся резинкой, и лицо ее сделалось еще более потным, красным и сердитым. Я осталась бы лежать на полу, чтобы она и дальше кипятилась, пока не взорвется, но подумала, что она может увидеть, как выпирают у меня под трусами морские стекляшки, поэтому села и широко раскинула ноги. Линдина мама отвела взгляд.

— Линда, можешь сводить Пита погулять? — спросила она. — У меня голова болит.

— Ага, — ответила Линда и начала обуваться. Я улыбнулась ее мамочке сладкой улыбкой и сказала:

— Я помогу ей с Питом.

Та прижала пальцы ко лбу, как будто от моих слов голова у нее разболелась еще сильнее; потом спустилась обратно.

— Она ненавидит меня, — сказала я Линде.

— Да, я знаю, — отозвалась та.

— Почему? — спросила я, хотя знала: это из-за тех моих слов про седые волосы.

— Ей не нравится твоя мама.

В лицо мне словно плеснули кипятком. Я успела обуть только одну туфлю и теперь пнула обутой ногой Линду в голень, оставив красную отметину в форме каблука. Линда вскрикнула, глаза ее заблестели от слез. Я была рада этому.

— Она даже не знает мою маму! Она не смеет плохо говорить о ней! Никто не смеет!

— Хорошо, хорошо, — согласилась Линда.

Она снова принялась завязывать шнурки, тяжело дыша одной стороной рта. Затем добавила:

— Но мама ненавидит тебя не только поэтому. Есть еще кое-что.

— И что? — спросила я, приготовившись снова пнуть ее.

— Ты заразила меня вшами.

Я не пнула ее. А улыбнулась.

Мне нравилось вспоминать про вшей. Они жили у меня в волосах, когда мне было семь лет; они кусались, пили кровь и вызывали такой сильный зуд, что хотелось содрать кожу у себя с головы — зуд даже хуже, чем от экземы. Я чесалась до склизких болячек, но вши никуда не девались — каждое утро приходилось стряхивать c подушки черные точки. Однажды во время игры Линда взбесила меня; я схватила ее за оба виска, прижалась головой к ее голове и стала тереться. Она лягалась и пыталась вывернуть голову, чтобы укусить меня за запястье, но я держала крепко. На следующий день Линда тоже чесалась. К концу недели ей пришлось пропустить школу — мамочка усадила ее в холодную ванну и прочесывала ей волосы частым гребешком, ахая всякий раз, когда мертвые вши падали в воду. Со мной такого не было — вместо этого мама просто cостригла мне волосы.

Линда согнулась над своей туфлей, дыша так, словно только что взбежала вверх по холму к самому переулку. Бантики, которые она завязывала на шнурках, были такими большими и кривыми, что к тому времени, как она заканчивала с одним, второй уже развязывался.

Я подползла на коленях поближе к ней.

— Давай завяжу.

Я завязывала шнурки своими специальными узлами, которые никогда не развязывались, сколько ни бегай. Обычно я всегда в итоге завязывала Линде шнурки, как вместо нее говорила реплики на сборах и делала классные задания, когда она тупила. Завязав шнурки, я похлопала ее по ноге.

— Ну вот. Теперь ни за что не развяжутся.

— Ты такая умная, Крисси…

— Знаю.