— Из-за меня. Например, кто будет забирать меня из школы. Они оба очень хотят делать это. Поэтому ругаются.
— Но тебя никто никогда не забирает из школы, — напомнила она.
— Иногда ты бываешь такой глупой, что мне кажется, будто я сейчас умру, — сказала я.
— Ой, извини.
Линдина мамочка принесла ее деньрожденный торт на фарфоровой тарелке, и ее папа пришел, держа под мышкой Пита, и мы все спели «С днем рожденья тебя!».
Я смотрела на свечи до тех пор, пока у меня перед глазами не заплясали желтые блики, не исчезавшие даже тогда, когда я моргала. Мы с Линдой взяли свои порции торта в сад и уселись на кирпичи возле сарая.
— Какое желание ты загадала? — спросила я.
— Об этом нельзя говорить, — ответила она.
— Если ты расскажешь только одному человеку, оно все равно сбудется.
— Ты уверена?
Я не была уверена, но хотела знать ее желание, поэтому кивнула.
— Я загадала, чтобы у меня был еще один брат или сестра, — сказала Линда и слизнула глазурь с пальца.
— Зачем тебе это нужно? Они все время кричат. И пахнут.
— Пит не пахнет. Мне нравятся маленькие дети. Пит уже большой, и я хочу, чтобы у нас был еще один малыш.
Я была рада, что Линда рассказала мне свое деньрожденное желание, потому что теперь оно не сбудется. Глупая трата желания. Я не знала, зачем кому-то хотеть даже одного брата или сестру, не говоря уже о двух. Как только у тебя появляется брат или сестра, твои мамочка и папочка начинают заботиться о тебе вполовину меньше, потому что вторая половина достается младенцу. Если б у мамы был другой ребенок, тот крошечный кусочек заботы, который она уделяла мне, стал бы таким маленьким, что его пришлось бы искать с увеличительным стеклом. К счастью, мама ужасно ненавидела детей, так что вряд ли даже попыталась бы обзавестись еще одним.
— Если б ты могла выбрать, кто у тебя будет, Пит или я, кого бы ты выбрала? — спросила я Линду.
Она нахмурилась.
— Пит — мой брат.
— Ты можешь выбрать только кого-то одного.
— Тогда я выбираю Пита.
Мне казалось, что она не поняла вопрос по-настоящему. Это еще одна вещь, которая, к сожалению, часто случалась с Линдой: она не понимала абсолютно простых вопросов.
— Я имею в виду: если б у тебя был только кто-то один из нас двоих. Я или Пит. Ты могла бы выбрать меня, и я по-прежнему была бы твоей лучшей подругой, и лучшей почти во всем, — или ты могла бы выбрать Пита, который просто глупый ребенок и не умеет стоять на руках, ходить по оградам или не давать никому обижать тебя в школе.
— Я уже сказала: я выберу Пита.
— Но я — твоя лучшая подруга.
— А он — мой брат.
Что-то холодное скользнуло по моим внутренностям, словно зимняя вода, текущая по водосточной трубе. Я хотела пойти домой, но знала, что если сейчас уйду, у меня не будет шанса получить еще один кусок деньрожденного торта. Не стоило так рисковать. В воскресенье в школу не надо, а значит, школьного обеда тоже не будет.
— Я считаю, что тебе, наверное, следует попытаться немного меньше любить Пита, — сказала я.
— Почему? — спросила Линда.
— Так тебе будет легче, когда его больше не будет рядом.
— Почему его больше не будет рядом?
— Он может потеряться или умереть.
— Этого не случится. Мы очень о нем заботимся.
— Да, именно. Заботитесь. И вам будет очень грустно, когда он умрет.
— А что ты загадала на свой день рождения? — спросила Линда, расчесывая комариный укус на колене.
— У меня его не было уже сто лет, — ответила я и провела пальцем по тарелке, чтобы собрать последние крошки торта. Если б мой день рождения был в эту самую секунду, я пожелала бы, чтобы Линда отдала мне то, что осталось от ее порции.
— Но что ты пожелаешь, когда он будет?
— Не знаю, — ответила я, высовывая палец в дыру на своем ботинке, там, где подошва отставала от верха. — Наверное, просто уметь летать или получить целый фургон мороженого. Что-нибудь вроде этого.
— Да, хорошие желания, — согласилась она.
Я сказала неправду. Я пожелала бы, чтобы мама и папа ссорились из-за меня, когда я ложусь спать по вечерам.
Через пару недель после дня рождения Линды наступили каникулы, и она уехала на побережье, в гости к бабушке. В день ее возвращения я с самого раннего утра сидела на крыльце их дома и, когда увидела на дороге машину, встала и замахала руками. Линда открыла дверцу, закричала: «Крисси!» — и побежала ко мне по дорожке. От нее пахло иначе, чем обычно: меньше — стиркой, больше — старушечьим домом. Оно и понятно, ведь ее бабушка уже старуха, а Линда несколько дней жила в ее доме. Мне было плевать на изменившийся запах. Отсутствие Линды ощущалось странно, как будто часть меня куда-то подевалась. Небольшая часть — как указательный или большой палец. Но все равно ее не хватало.
— Крисси, — сказала Линдина мамочка, идя по дорожке. — Мы хотели бы распаковать вещи и привести себя в порядок, прежде чем принимать гостей.
Она отперла дверь и внесла Пита в дом.
— Значит, вам не повезло, что я уже здесь, — отозвалась я, входя следом за ней.