Первый день весны

Я помнила эту мамину манеру — тянуть и толкать, вцепляться и отвергать. Она была такой же, когда мы жили вместе: плакала, пока я не решала остаться, а потом кричала, пока я не уходила. Требовалось так немного, чтобы качнуть ее от одного состояния к другому, что я чаще всего даже не понимала, какой из моих поступков заставил сработать этот переключатель. Когда мама навещала меня в Хэверли, я уже лучше умела вычислять то «ничего», что она раздувала во «все». На этот раз я не была так уверена, потому что давно не проверяла навыки на практике, однако решила: она, наверное, разозлилась из-за того, что я пошла проверить Молли, а не осталась с ней на кухне.

— Ты приехала сюда только для того, чтобы показать мне, что ты лучшая мать, чем я? — спросила она.

— Что? Никогда не говорила, будто я хорошая мать.

— А тебе и не нужно говорить. Ты все время хлопочешь над ней. Чтобы показать мне, да?

— Я просто забочусь о ней. Она — ребенок. О детях нужно заботиться.

— Не так много, как все считают.

— Нет. Именно так много, как все считают. А может быть, и больше, — возразила я. — Я приехала не для того, чтобы что-то тебе показать. Просто хотела, чтобы ты увидела ее. Она — то, чем я занималась все это время. Наверное, единственное хорошее, что я когда-нибудь сделала.

— Ну, должно быть, тебе повезло. Повезло не иметь ребенка, который изменил этот мир к худшему.

Этой демонстративной беспомощностью мама содрала с меня всю броню, оставив беззащитной, словно виноградина без кожицы. Сок сочился наружу сквозь мои мягкие ткани, и он был едким.

— Зачем ты вообще родила меня? — спросила я. — Ты же не хотела ребенка. Ты могла от меня избавиться. Я была тебе не нужна.

Она издала звук, полный безнадежности, — какое-то слабое «э-э», — словно не думала даже, что когда-нибудь услышит подобный вопрос.

— Не знаю. Мне был нужен кто-нибудь. Может, твой отец. Может, я подумала: «Если будет ребенок, этот мужчина останется со мной». И даже когда он не остался, может, решила: «Что ж, я все равно рожу ребенка, и этот ребенок будет меня любить». А потом родилась ты. И ты меня не любила.

— Потому что ты никогда ничего для меня не делала. Дети, рождаясь, не могут любить тебя. Они нуждаются в тебе, но еще не умеют любить. Чтобы они тебя любили, нужно приложить труд.

— Но я же говорила тебе: никто никогда не учил меня тому, какой труд. Я просто не знала, что делать.

— Меня тоже никто не учил. Никто не рассказывал мне всего этого. Но если захотеть, то можно догадаться. И с каждым днем ты догадываешься все лучше и лучше. И продолжаешь делать это день за днем. Чаще всего это очень трудно и скучно — но не невозможно. Нужно просто очень хотеть.

— Верно, — согласилась мама, и из нее словно выпустили воздух. Она осела в складки своего халата. Я заметила на кармане вышитого плюшевого мишку. — Значит, ты хочешь сказать, что я этого не хотела. Или хотела недостаточно.

— А чего ты хочешь? Я имею в виду — сейчас. Чего ты хочешь?

— О, ты знаешь, очень многого.

— И чего же?

Мама начала грызть сухую кожу на губах. Я смотрела, как прозрачный лоскуток отделяется и исчезает на ее языке. Она подцепила его пальцем и вытерла о стол.

— Ну, для начала хорошо бы не бояться, что люди будут плевать в меня на улице. И иметь дом, где можно чувствовать себя дома. И, наверное, я хотела бы быть моложе. Полагаю, все этого хотят. Хотела бы, чтобы мне было двадцать пять, как тебе. Чтобы все у меня было впереди. Пожалуй, я просто хотела бы начать все сначала.