– Пошто народец на улице топчется? – воеводу недовольно спрашивает.
– Так на тебя, государь, поглядеть люд простой вышел. Здравия тебе пожелать, – Басманов ему ответствует.
– Я им медведь, что ли, балаганный? – Царь сердито по дну саней посохом стукает. – Али работы у них нету? Вели, чтоб никого на улице не было. И накажи, чтоб колокола не звонили!
– Окстись, государь! Какие колокола? До обедни еще далеко. Молчит звонница-то соборная, – воевода плечами пожимает да, коня пришпорив, вперед едет. Разогнав нагайкою зевак, он к сыну своему, Федору, подъезжает. – Ты чего не весел, Феденька? Аль случилось что? Неужто пляска твоя Царю не по нраву пришлась?
– Уж лучше б она не понравилась, – Федька головушкой печально качает. – Он меня опосля пляски той пригрел да приголубил. А потом, когда телом моим насладился, с глаз долой погнал. И наказывал, чтоб я молчал про то. Иначе головы мне не сносить.
– Да, Федька… – воевода бороду чешет задумчиво. – Знать, плохо ты государя ублажил, раз уж видеть тебя он не жаждет.
– Тут все дело в вере. Он греха содомского боится. Но ничего, тятя! Я найду его место слабое! Все одно, при власти мне быть! – Федька улыбкою злою кривится и коня нагайкою подгоняет.
Прогулявшись по слободе да воздухом надышавшись, отстоял Царь обедню, а после призвал соратников своих, кои в слободу на зов царский съехались.
– Вас собрал я, други мои верные, чтобы службу вы мне сослужили. Непростое я дело удумал. Без вашей подмоги мне не справиться, не сдюжить, – начинает речь свою Иван. – Дабы боле бояре да князья уездные в дела государевы носы не совали, прикажу удел мне отдать. Будут теперича земли опричные! И в тех землях буду я едино править, вольно изменников казнить, налагать на них опалу да лишать супостатов имущества. В земли мои опричные войдут Вологда, Вязьма, Суздаль, Козельск, Медынь, Старая Руса, Балахна и еще немного городов, кои я в указе своем назову. От Москвы себе кусок отрежу: улицы Чертольская, Арбат, Сивцев Вражек, часть Никитской да Знаменской. И надобны мне будут особые отряды стрельцов, для моей охраны. Из казны на опричные мои дела деньги выделю. И еще думу опричную созову. И войдут в нее… ты, Михайло Темрюкович, Плещеевы, Колычевы, Бутурлины да Вяземские. Ты, Алексей Данилович, возглавишь отряды опричников. Задача ваша теперича – очищать земли мои от ворогов да скверны! А за службу награжу я вас всех по-царски! Ну, что скажете мне, други мои-сотоварищи? – Царь глаза щурит да на доверенных своих глядит.
– Сослужим службу государеву с радостью! – крик раздался.
– Токмо прикажи, государь! Радостно в бой вступим! – вторит ему другой.
– Слава государю нашему, Иоану Васильевичу!
Царь доволен и собою, и соратниками. Не подвели его сотоварищи. Не бросили в трудный час. А Басманов, воевода знатный, аж на колени повалился да лбом об пол бьется от радостной вести. Вот только Федя… В сторонке стоит да брови супит. А хорош-то как да пригож он в думах ентих, что сердце государя снова громко в груди бухает.
«Чур меня! Чур! Исчадье бесово! Господи! Отведи мысли греховные! Не об том мне сейчас думати! Токмо о делах государевых!»
Вот уж и ночь на дворе, а Царю не спится. Снова колокола соборные в голове его гудят да сна лишают. А что, ежели дело не выгорит? Вдруг и средь соратников вражины найдутся? Ведь Андрюшка Курбский другом верным казался. А ведь предал, не задумавшись. Ливонцам поганым продался.
– Что не спишь-то, государь? – в углу опочивальни шут шевелится. – Я вот как ни погляжу, ты мрачнее тучи. Словно свет из тебя вынули да ночью черною одарили.
– Не тебе, шуту, мои мысли знать, – Иван от него отмахивается.
– А ты думаешь, что дурак я и ничего не ведаю? – Васька усмехается да на полу подле царя садится. – Прежде ты весел был. Пировал свободно. Словно радость в твоей душе была да желание. Так ведь?
– Так, – с ним Иван соглашается.
– Вот и вспомни, что досель тебе радость приносило. Что душу согревало? Не Федька ли Басманов? – шут к столу подтягивается и кувшин с вином с него берет.
– Вот дурак ты! – Царь незло на Ваську кричит да по затылку рукой бьет. – Басманов ни при чем тут.
– Не злишься на меня, – Васька затылок чешет. – Значится, угадал я. Да и Федька ходит как в воду опущенный. Стало быть, случилась меж вами размолвка.
Царь задумался глубоко, рукою голову подперев, взял из рук шута братею с вином красным, глоток большой сделал да молвил:
– Устал я, Васька, уморился от дум тяжелых, чтоб на тебя, кота плешивого, сердиться. Голова гудит. И звон меня ентот отдыха лишает. Токмо когда Федя Басманов рядом, спокойно мне становилося.