Пьеса для расстроенного пианино (СИ)

Правда, утром случилось то, что и ожидалось. Причём Геск признался, что это неимоверно бодрит. Он встал с совершенно другим настроением, не таким, как накануне и быстро выставил меня за дверь. На прощанье он сказал, что мы ещё увидимся. На этот раз в награду мне дали небольшой кусочек козьего сыра. Его готовили польские крестьяне на близлежащих фермах. На них имелись небольшие хозяйства - куры, гуси, свиньи, коровы и козы. Я разделила сыр на столько частей, что самой мне досталось всего несколько крошек. С минуту я наслаждалась тем, как они тают на языке. Остальное пришлось раздать.

Гюнтер Геск питал ко мне временную привязанность, похожую на ту, какую питала начальница женской части лагеря, откармливая своих маленьких питомцев, а потом сжигая их в печах крематория. Вполне возможно, в самом скором времени меня ждала та же участь. Может, он думал, что я уже мертва, и потому нема, как могила?

За весной наступило лето. Я держалась Фриде, а Фриде - меня. Мы мало разговаривали - разговоры были там не в чести. За них часто били. Особенно, когда разговаривали за работой... И, да, работа. Мы больше не шили, но и не копали рвы. Мы садили овощи - свеклу и капусту - аж до июня. По правде сказать, это была не самая тяжёлая работа.

Когда наступили жаркие дни, в бараке стало нечем дышать. Холод сменился духотой. Из-за этого вонять стало ещё сильнее. Я часто чувствовала себя больной и разбитой, так что еле могла подняться с кровати. Днём меня клонило в сон. Особенно если солнце светило целый день прямо на согнутую спину. С одной стороны было приятно, но с другой - я ощущала, что прилично ослабла.

С Фриде тоже было не всё так просто. С ней по-прежнему случались припадки. Часто ночью, когда все в бараке спали. Но я изобрела одно средство, которое могло привести её в чувство, если не моментально, то довольно быстро. Я доставала свою английскую булавку - единственную принадлежащую мне вещь - и колола ею Фриде в разные чувствительные места. Наверное, мои извинения несколько запоздали, но прошу вас простить меня, мадам Леду, я неумышленно причиняла вам боль. Изначально я думала, что имею дело только с Фриде. Мне и в голову не могло прийти, что в тот момент вас там могло быть двое, - старуха откашлялась. - Даже не так. Там, в этом измученном голодом и побоями теле были только вы. Фриде в это время находилась далеко, в совершеннейшей недосягаемости ни для надсмотрщиц, ни для меня самой. И я колола нещадно. Как мне казалось, это должно было прояснить её мысли, а на самом деле я насильно возвращала Фриде назад - в этот сущий ад на земле. Когда она начинала узнавать меня, то делалась раздражённой и чуть не набрасывалась с кулаками. Она вела себя так, словно спала, а я прервала прекрасный сон:

- Что ты сделала?! Мне было так хорошо. Я была свободной!

- Ты стонала очень громко, а ещё несла какую-то чушь, - отвечала я. - Если бы ты начала кричать и драться, тебя снова избили бы. Как в прошлый раз. Ты этого хочешь? Умереть по глупости?

Тогда она снова укладывалась на спину и надолго замолкала. Часто она так и засыпала, больше не проронив ни слова. Но как-то раз она всё-таки произнесла:

- Что бы случилось, если бы я всё-таки умерла? Где бы я в конце концов оказалась?

Это был чисто практический, а не риторический вопрос, но тогда я воспринимала действительность несколько иначе, не понимая всех нюансов. Поэтому ответила:

- В крематории. Члены зондеркоманды о тебе хорошо позаботились бы.

- Нет, - твёрдо сказала она. - Я не об этом. Хотя, почём тебе знать? - и она обиженно отвернулась.

Действительно, откуда мне было знать? Пожалуй, никто в целом мире не мог сказать, что случилось бы с Фриде, умри она в тот самый момент, когда оказалась на вашем месте, а вы на её. Полагаю, этот вопрос так и останется без ответа.