Песчаная роза

Они втроем приехали после ночной смены в квартиру в Большом Козихинском, Алеся просматривает новости в айфоне, сама она, клюя носом, пытается сварить всем кофе, Женя забирает у нее джезву и отправляет ее спать. Проходя мимо Алеси, Соня видит на экране фотографию: мальчик и девочка лет семнадцати стоят на лавочке и смотрят, что происходит впереди огромной колонны, той самой, под бело-красно-белыми флагами. В руках у мальчика алые цветы, у девочки белые, а на тротуаре – две пары красно-белых же кроссовок, которые они сняли, чтобы не запачкать лавочку. «Господи, – говорит Алеся, – но что же они могут сделать?» Женя бросает короткий взгляд на экран и отвечает: «Они? Больше ничего. Они просто хорошие, порядочные дети». «А кто же нужен?» – спрашивает Алеся.

Жениного ответа Соня тогда не услышала, потому что засыпала на ходу. Она даже смысла того разговора не поняла. А сейчас этот смысл проник ей в самые печенки – так папа это называл.

– Принеси воды, – велела она Сережке. И, как только он убежал в кухню, сказала: – Это зло, Паулина. Воплощенное зло. В самом расцвете его сил. Вы делали что могли. И не вы виноваты, что силы не равны.

– Да я-то что делала? – Паулина еще всхлипывала, но уже не так судорожно. – Ну, ходила на шествия, кричалки кричала. Видео про все это монтировала. А больше ведь ничего… Падабайки в сетях ставила! – расстроенно добавила она.

– Падабайки – это что?

– Ну, лайки. От слова «падабаецца» – нравится, значит. Я даже в забастовке не могла бы поучаствовать, я же не работаю еще!

Соня улыбнулась «падабайкам» и повторила:

– Ты делала все, что могла. Это главное.

Сережка принес стакан с водой. Паулина выпила ее, поднялась с пола. Глаза у нее были заплаканные, с больным выражением. Соня подумала, что своими руками задушила бы тех, из-за кого глаза этой девочки стали такими.

Паулина закрылась в ванной, а Соня прошла в кухню. Хотела включить свет, но Сережка испуганно прошептал:

– Не включай, ты что!

– Что? – не поняла она.

– Их там во дворе дополна еще. Вдруг по окнам выстрелят?

– Что за глупости? Зачем им ни с того ни с сего по окнам стрелять?

– А все остальное они с того и с сего, что ли, делают?

– Резонно, – согласилась Соня.

И свет включать не стала. Но все-таки не потому, что опасалась выстрелов по окнам, а потому что из темноты проще было разглядеть, что происходит во дворе.

Лучше бы ей этого не видеть! Или не лучше?.. Она не знала.

Людей в освещенном фонарями пространстве уже почти не осталось. Черные фигуры носились за каждым человеком, окружали его по трое и, повалив на землю, избивали – дубинками, ногами в массивных ботинках. Когда переставал шевелиться, подхватывали под руки и куда-то волокли по асфальту. Лающий мат и крики доносились даже сквозь закрытые окна.

Она никогда не видела подобного. Никакие шествия белых ленточек, на которых бывала еще с Шаховским, не могли сравниться с этим разгулом зла, неистовым и победным, никакие митинги на проспекте Сахарова, никакие колонны на Немцовом мосту. Там каждый был среди своих и чувствовал себя поэтому защищенным. Призрачно защищеным, как Соня теперь понимала. Но в любом случае все, что она видела до сих пор, было лишь бледным подобием того, что происходило у нее на глазах сейчас, в обычном дворе минского спального района.

Человека в красном худи – не различить, мужчину или женщину, – трое черных повалили на асфальт у самого подъезда. Один из них ударил его дубинкой по голове, но тут их, видимо, позвали на помощь свои, и, бросив лежащего, все трое побежали к вентиляционной будке, скрылись за ней.

«И про нас с Паулиной так же забыли, – подумала Соня. – Только ударить не успели».

Лежащий на асфальте человек пошевелился. Встал на четвереньки. С трудом поднялся на ноги. Согнувшись и шатаясь, побрел к подъезду.

– Там заперто же, – испуганно выдохнул Сережка. – Он не войдет же!

– Я спущусь и ему открою, – сказала Соня.

– Сонь, ты что! – вскрикнул он. – Они ж тебя забьют!

– И что ты предлагаешь? Смотри, никуда ни шагу.

Это она произнесла уже с порога. Сережка остался в дверях квартиры – то ли послушался ее, то ли побоялся идти за нею.

Когда Соня открыла дверь внизу, человек в красном худи, свесив голову на грудь и привалившись спиной к стене, сидел на бетонной отмостке у подъезда.

– Пойдемте, – сказала она. – Обопритесь на меня и поднимайтесь.

Она произнесла это негромко: убийцы никуда ведь не ушли со двора. Сидящий у двери – это был мужчина, очень молодой – и не услышал, может.

– Пойдемте, – присев рядом с ним на корточки, повторила Соня. – Они за вами сейчас вернутся. Мы должны успеть уйти.

Он поднял голову. Глаза мутные, по лбу течет кровь. Соня надеялась, что удар дубинкой пришелся ему по плечу, может. Но нет – по голове.

Она положила его руку себе на плечи. Когда начала подниматься на ноги, он сжал ее плечо судорожно и как-то, ей показалось, жалобно, а другой рукой оперся об асфальт, пытаясь ей помочь. Хорошо, что после полугода работы в реанимации помощь ей в таких делах уже не требовалась.