Пески Марса. [Перевод (полный) Н.И. Яньков]

— Я совершенно уверен, — ответил Гибсон с такой явной досадой, что Хэдфилд не смог сдержать улыбки, — что по другому быть не может. Даже если бы у меня и оставались какие-то сомнения, ты сам их развеял.

— А Спенсер? — спросил Хэдфилд, возвращаясь к своему первоначальному вопросу. — Ты не сказал мне, почему так уверен, что он ничего не знает. Почему бы ему не проверить несколько дат? Например, день свадьбы его родителей? Ведь то, что ты ему рассказал, наверняка вызвало у него подозрения? 

— Я так не думаю, — медленно произнес Гибсон, подбирая слова с изящной аккуратностью кошки, идущей по мокрой дороге. — Видишь ли, он несколько идеализирует свою мать, и хотя догадывается, что я не все ему рассказал, не думаю, что он сделал правильный вывод. Он не из тех, кто стал бы молчать, если бы знал. И кроме того, у него все равно не было бы никакой уверенности, даже если бы он сопоставил дату рождения с датой свадьбы, ведь всякое бывает в жизни. Нет, я уверен, что Джимми ничего не знает, и боюсь, что для него это будет большим потрясением.

Хэдфилд молчал, Гибсон даже не мог догадаться, о чем он думает. Это была не очень похвальная история, но, по крайней мере, он проявил добродетель откровенности. 

 Затем Хэдфилд пожал плечами так, как-будто всю жизнь  изучал человеческую природу:

— Ты ему нравишься. Черт возьми, переживет.

Гибсон с облегчением вздохнул и расслабился. Он знал, что худшее уже позади.

— Ух, как же ты долго не появлялся, — сказал Джимми. — Я думал, это никогда не закончится, но что случилось?

Гибсон взял его за руку:

— Не волнуйся. Все в полном порядке. Теперь все будет хорошо.

Он надеялся и верил, что говорит правду. Хэдфилд был благоразумен, а не о многих отцах это можно сказать, даже в наши дни.

Гибсон все перебирал в памяти подробности только закончившегося разговора:

— Меня не особенно волнует, — говорил Хэдфилд, — кто родители Спенсера. Сейчас не Викторианская эпоха. Меня интересует только сам этот парень, и все тут.

Должен сказать, что он мне понравился, я много говорил о нем с капитаном Норденом, так что сужу не только на основании нашей беседы. О да, я уже давно предвидел все это! В этом была даже определенная неизбежность, поскольку на Марсе очень мало молодых людей в возрасте Спенсера.

Он вытянул руки перед собой, по привычке, которую Гибсон заметил раньше, и пристально уставился на свои пальцы, как будто видел их впервые в жизни.

— О помолвке можно будет объявить завтра, — мягко сказал он. — А теперь — как насчет тебя? — Он пристально посмотрел на Гибсона, и тот, не дрогнув, ответил ему таким же взглядом.

— Я хочу сделать все так, как будет лучше для Джимми, — сказал Гибсон. — Знать бы только, — как.

— И все же хочешь остаться на Марсе? — спросил Хэдфилд.

— Я тоже думал об этом аспекте, — сказал Гибсон. — Но вернись я на Землю, что из этого получится? Джимми никогда не будет там больше нескольких месяцев подряд — скорее всего, я буду видеть его гораздо чаще, если останусь на Марсе!

— Да, я полагаю, что это достаточно верно, — сказал Хэдфилд, улыбаясь. — Еще неизвестно, как Ирэн понравится иметь мужа, который полжизни проводит в космосе, но ведь жены моряков уже довольно долго мирятся с подобными вещами. — Он резко замолчал. — А знаешь как, по-моему, нужно поступить?

— Я был бы очень рад услышать твое мнение, — с чувством ответил Гибсон. 

— Ничего не предпринимай, пока не закончится помолвка и все не уладится. Если ты сейчас раскроешь свою личность, есть вероятность, что это причинит вред. Не будем рисковать. Но позже ты должен будешь сказать Джимми, кто ты такой — или кто он такой, как тебе больше нравится. Думаю, что подходящий момент наступит в ближайшее время.

Это был первый раз, когда Хэдфилд назвал Спенсера просто по имени. Возможно, он даже не осознал этого, но для Гибсона то был явный и безошибочный признак — он уже думает о Джимми как о своем зяте. Чувство родства и симпатии внезапно пробудилось  к Хэдфилду. Они были едины в самоотверженной преданности одной и той же цели — счастью двух детей, в которых они видели возрождение своей собственной юности.

Позже, оглядываясь назад, Гибсон отождествлял этот момент с началом своей дружбы с Хэдфилдом — первым человеком, которому он смог выразить свое искреннее восхищение и уважение. Никто не предполагал тогда, какую большую роль сыграет эта дружба в истории Марса.

Глава 15.

День начался точно так же, как и в любой другой день в Порт-Лоуэлле.

Джимми и Гибсон тихо завтракали вместе — очень тихо, потому что оба были глубоко поглощены своими личными проблемами.

Джимми все еще пребывал в том состоянии, которое лучше всего определяется как вызванное экстазом, хотя иногда у него случались приступы депрессии при мысли о расставании с Ирен.

Гибсон размышлял, сделала ли Земля уже какие-нибудь шаги в отношении его заявления. Иногда он начинал сомневаться, в том что поступает правильно. Начинал думать, что делает большую ошибку, и даже надеялся, что бумаги его потеряны.

В конце концов отбросив все эти сомнения, он решил уточнить в администрации пришел ли ответ.