Пески Марса. [Перевод (полный) Н.И. Яньков]

Было трудно оторвать взгляд от этого крошечного золотого диска, который неуклонно поднимался в небо, и его тепло с каждой минутой становилось все сильнее. А интересно, что произошло с  марсианскими растениями? —  задался вопросом Гибсон. Он пошел по улице, пока не добрался до ближайшей части купола и не выглянул наружу через прозрачную стену. Все произошло так, как он и ожидал: все они раскрылись и повернулись лицом к новому солнцу. Интересно, что они будут делать, когда оба Солнца окажутся в небе вместе?  

Ракета шефа приземлилась полчаса спустя. Хэдфилд и ученые проекта «Рассвет» уклонились от пышной встречи, войдя в город пешком через седьмой купол, а транспорт направив к главному входу в качестве приманки. Эта уловка сработала — все они оказались в помещении, прежде чем кто-либо понял, что произошло. Они слишком устали чтобы праздновать, и чтобы внутренне оценить значимость произошедшего.

По всему городу собирались веселые компании, в которых почти каждый  пытался утверждать, что он все время знал, что такое проект «Рассвет».

Фобос приближался к зениту, и потому стало гораздо теплее, чем на восходе. Гибсон и Джимми встретили своих товарищей по команде в толпе, которая добродушно, но твердо убеждала Джорджа, что ему лучше открыть бар. Каждый утверждал, что и поселился то на этом месте только потому, что Джордж его лучший друг.

 Хилтона, который, как главный инженер, должен был понимать в ядерных делах больше, чем кто-либо другой из уважаемого общества, вскоре выдвинули на первый план и попросили объяснить, что именно произошло. Он скромно отрицал свою компетентность.

— То, что они сделали на Фобосе, — запротестовал он, — на много лет опережает все, чему я обучался в колледже. Ведь тогда еще не были открыты даже мезонные реакции — не говоря уже о том, как их обуздать. Я  думаю, на Земле нет таких знаний сейчас. Этому Марс научился сам.

— Ты хочешь мне сказать, — вмешался Брэдли, — что Марс опережает Землю в ядерной физике? Это просто невозможная вещь!

 Это замечание едва не вызвало бунт, и коллегам Брэдли пришлось спасать его от возмущенных колонистов, что они и сделали, не слишком торопясь. Мир был восстановлен, благодаря замечанию Хилтона — «вы все знаете, что за последние несколько лет сюда перебрались многие лучшие ученые Земли, так что это первенство не удивительно».

Это утверждение было совершенно правдивым, и Гибсон вспомнил замечание, которое Уиттакер сделал ему прошлым утром — «…много других факторов — политических и личных, а также научных». Марс был приманкой для многих других, включая его самого, и теперь он мог понять почему.

Какие чудеса убеждения, какие сложные переговоры и откровенные обманы Хэдфилд, должно быть, совершил за последние несколько лет! Возможно, было не так уж трудно привлечь действительно первоклассные умы; они могли оценить вызов и ответить на него. Второстепенных, столь же важных рядовых представителей науки, найти было гораздо труднее. Возможно, когда-нибудь он узнает о всех интригах, стоящих за этой тайной, и узнает, как именно был запущен проект «Рассвет» и как он шел к успеху.

 Фобос опускался на востоке, когда солнце поднялось навстречу, чтобы поприветствовать своего соперника. Это была дуэль, за которой весь город наблюдал в молчаливом восхищении — конфликт, который мог иметь только заранее определенный исход. Когда он одиноко сиял в небе, было легко обмануться, решив что Фобос почти такой же яркий, как солнце, но первый луч настоящего рассвета прогнал эту иллюзию. С каждой минутой Фобос таял, хотя он все еще был высоко над горизонтом, когда солнце вышло из пустыни. Теперь можно было сказать, насколько бледным и желтым он был в сравнении. Не было никакой опасности, что медленно вращающиеся растения запутаются в своих поисках света: когда светило солнце, Фобос почти не замечался. Но он был достаточно ярким, чтобы выполнить свою задачу, и в течение тысячи лет он будет владыкой марсианской ночи. А потом? Когда его огни погаснут, истощив те элементы, которые он сейчас сжигал, станет ли Фобос снова обычной луной, сияющей только отраженным сиянием солнца?

 Гибсон знал, что это не имеет значения. Пройдет только  столетие и благодаря Фобосу, Марс будет иметь атмосферу, которую не потеряет в течение геологических периодов. Когда же наконец Фобос опустошится и умрет, наука того далекого дня найдет какой-то другой ответ — возможно, ответ столь же непостижимый для нашего века, как то что случилось сегодня — для людей прошлого столетия.

Некоторое время, пока первый день новой эры разгорался, Гибсон наблюдал за своей двойной тенью. Обе тени указывали на запад, но хотя одна из них почти не двигалась, более слабая удлинялась, пока он смотрел, становясь все более и более трудноразличимой, пока, наконец, она не погасла, когда Фобос опустился за горизонт.