Пески Марса. [Перевод (полный) Н.И. Яньков]

— Прости, что заставил тебя ждать, — сказал Хэдфилд, — но я получил ответ с Земли только перед самым отъездом: ты можешь остаться здесь, если войдешь в состав нашей администрации — если пользоваться официальным жаргоном. Поскольку будущее нашей администрации в какой-то степени зависело от проекта «Рассвет», я решил оставить решение этого вопроса до возвращения.

Тяжесть неуверенности спала с души Гибсона. Теперь все было решено, даже если совершалась ошибка, а он в это не верил, пути назад уже не было. Он связал свою судьбу с Марсом, он будет частью колонии в ее борьбе за возрождение этого мира.

— И какую же работу ты для меня приготовил? — С некоторым беспокойством спросил Гибсон.

— Я решил узаконить твой неофициальный статус, — сказал Хэдфилд с улыбкой.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты помнишь, что я сказал при нашей первой встрече? Я попросил тебя помочь нам, передавая на Землю не только факты о сложившейся ситуации, но и некоторое представление о наших целях, о духе, который царит на Марсе. Ты хорошо поработал, несмотря на то, что не знал о проекте, на который мы возлагали самые большие надежды. Мне очень жаль, что мне пришлось скрывать от тебя «Рассвет», — это сильно усложнило бы твою работу, если бы ты знал наш секрет, но не мог ничего о нем рассказать. Разве ты не согласен?

Гибсон никогда не думал об этом в таком свете, да это определенно имело смысл.

— Очень интересно было следить, — продолжал Хэдфилд, — какой результат дают твои передачи и статьи. Возможно, ты не знаешь, что есть точный метод оценки этого.

— Как же так? — удивленно спросил Гибсон.

— Неужели не догадываешься? Каждую неделю около десяти тысяч человек, со всей всей земли, решают, что хотят приехать сюда, и примерно три процента проходят предварительные испытания. С тех пор как твои статьи стали появляться регулярно, эта цифра выросла до пятнадцати тысяч в неделю, и она все еще растет.

 — О… — протянул Гибсон задумчиво и вдруг рассмеялся. — Помнится, ты, в первую очередь, не хотел, чтобы я приехал сюда.

— Все ошибаются, но я научился извлекать из этого выгоду, — улыбнулся Хэдфилд. — Подводя итог всему, я хотел бы, чтобы ты руководил небольшим отделом — нашим отделом пропаганды. Надо подумать над более подходящим названием! Ваша работа будет заключаться в том, чтобы продавать Марс. Сейчас у нас стало  гораздо больше того, что можно положить в витрину магазина. Если достаточно много людей станут требовать переезда сюда, то Земля будет вынуждена пойти на это. А чем быстрее у нас вырастет население, тем раньше мы встанем на ноги. Ну, что скажешь?

Гибсон почувствовал мимолетное разочарование. Ему хотелось заняться совсем другим. Но Шеф был прав: именно таким образом он мог принести наибольшую пользу Марсу.

 — Ладно, — сказал он. — Дай мне неделю на то, чтобы разобраться с моими земными делами и непогашенными обязательствами.

Неделя — это несколько оптимистично, подумал он, но основное можно будет сделать. Интересно, что скажет Руф? Вероятно, подумает, что он сумасшедший, и, возможно, будет права.

— Известие о том, что ты останешься здесь, — удовлетворенно сказал Хэдфилд, — вызовет большой интерес и послужит хорошим толчком для нашей кампании. Ты не возражаешь, если мы объявим об этом прямо сейчас?

— Не возражаю.

— Хорошо. С Уиттакером обговорите все подробности. Ты знаешь, что твое жалованье будет  жалованьем административного работника второго класса?

— Я согласен, — сказал Гибсон. Он не добавил, поскольку в этом не было необходимости, что это в значительной степени представляет только теоретический интерес. Его жалованье на Марсе, хотя и составляло менее одной десятой от его общего дохода, вполне соответствовало бы комфортному уровню жизни на планете, где было очень мало предметов роскоши. Он не был уверен, как именно сможет использовать свои земные ресурсы, но не сомневался, что при необходимости, ему удасться ими воспользоваться.

После долгой беседы с Уиттакером, которому почти удалось разрушить его энтузиазм жалобами на нехватку персонала и жилья, Гибсон провел остаток дня, составляя десятки радиограмм. Самое длинное письмо было адресовано Руф и касалось главным образом, но ни в коем случае не целиком, деловых вопросов. Руф часто комментировала поразительное разнообразие вещей, которые ей приходилось делать за свои десять процентов дохода, и Гибсон задавался вопросом, что она скажет на просьбу присматривать за неким Джеймсом Спенсером, когда он будет в Нью-Йорке, что, поскольку он заканчивал учебу в МИТ, могло быть довольно часто. 

Все было бы намного проще, если бы он мог рассказать ей все, хотя она, вероятно, догадается и сама. Но это было бы несправедливо по отношению к Джимми — Гибсон решил, что Джимми узнает правду первым.