Песнь Бернадетте. Черная месса

Заметно, высокий суд, какими текучими становятся мои воспоминания о семье Вормзер и о моей первой и последней в жизни несчастной любви. Я не возражал бы против строгого выговора. «Не отвлекайтесь от сути дела, обвиняемый. Мы не психологи, а судьи. Зачем вы беспокоите нас душевными волнениями юноши? Это лишь следствие позднего полового созревания. Согласитесь, со временем вы одержали над своей робостью блестящую победу. Унаследовав фрак самоубийцы и увидев в зеркале, что он очень вам к лицу, что вы выглядите в нем приятным молодым человеком, вы сразу стали другим, то есть самим собой. Так кого вы хотите разжалобить этой скучной историей? В детской восторженности, о которой вы нам поведали, вы видите оправдание вашего последующего поведения?» Я не ищу оправданий, высокий суд. «Установлено, что во время службы в доме Вормзеров вы ничем не выдали ваших чувств к четырнадцати- или пятнадцатилетней девушке». Ни одним движением, высокий суд. «Продолжайте, обвиняемый. В Гейдельберге вы поселились в студенческом пансионе, где снова встретили свою жертву». Да, я снял комнату в маленьком пансионе и сразу же, за первым обедом, спустя семь лет, встретил Веру Вормзер. После того как Жак благодаря мне выдержал выпускной экзамен, семья переехала в Германию. Вормзеру предложили руководство частной клиникой во Франкфурте, и он согласился. Но когда я увидел Веру, ни ее отца, ни брата не было в живых. Она осталась совсем одна, однако утверждала, что чувствует себя скорее свободной и независимой, чем покинутой и одинокой. Случаю было угодно, чтобы за длинным столом мы оказались соседями.