Песнь моряка

– О вы, кто любит человечество, чтит землю и щадит ее слабых обитателей. Вы, кто осмелился противостоять не только тирании, но и тирану, восстаньте! Каждый клочок нашего мира переполнен агрессией. По всей земле попирается свобода, ей выкручивают руки; нагло улыбаясь, ее мучительно насилуют жадные тираны. Так восстаньте же против этих тиранов, приютите преследуемого и приготовьте убежище для человечества – убежище для всего человечества, а не развлекательный дерьмопарк для гребаной фу-ты-ну-ты-элиты, который собрались здесь строить те самые мерзавцы, что разбогатели на нашем изнасиловании!

На этом месте Айк привык останавливаться, чтобы утихли аплодисменты и приветственные крики и он смог бы перейти к более современной части своей диатрибы. Однако на этот раз не прозвучало ни единого хлопка и не раздалось ни одного одобрительного возгласа. Непредвиденное молчание било его в лицо, как холодный ветер.

– Слова Томаса Пейна[89], – объяснил он, – одного из наших истинных отцов-основателей.

Это больше походило на извинения, чем на объяснение. Неужто никто не помнит, кто такой Том Пейн? Айк собирался сказать что-то еще о Великой американской революции, когда его прервал голос из толпы:

– Что вы с Кармоди делали на лодке, Саллас?.. И где бы нам тоже такого взять?

Зал взорвался гулом облегченного смеха. Айк почувствовал, что краснеет, но ответил улыбкой, пытаясь одновременно разглядеть, кто спрашивал.

– Ага, Айк… – Это был другой голос с другой стороны зала. – Я вот лично не понимаю, к чему ты ведешь.

Говорил Боб Моубри, сварщик. Он стоял у одной из ободранных сосновых колонн, подпирающих потолок в зале, зацепив большими пальцами кожаный нагрудник старомодного кузнечного фартука. Рубашку под фартук он надевать не стал, а плечи и руки у него были такими же смуглыми, как и старая кожа, – наверное, с тех пор, как Айк в последний раз его видел, он вколол себе дозу меланина, и приличную.

– Я веду к тому, Боб, что мы все здесь совершаем большую ошибку.

– Аминь! – подтвердил Кармоди.

– Какую, например, ошибку? – энергично поинтересовался Боб… это он-то, который вечно мямлил и всеми способами пытался пролезть в клуб. – В чем ошибка?

– Например, в том, как они заставили тебя одеться, Бобби. Спрей под каштановое дерево они тебе тоже предоставили?

Моубри вытащил большие пальцы из-под фартука, чтобы все могли полюбоваться на его руки. В меланин он явно подмешал стероидов.

– Чем я не так одет? У меня что, меньше прав на традиции, чем у Херба Тома? Или у чертовых индейцев? Мне за неделю платят больше, чем я раньше зарабатывал за полгода.

– Воа, шо так? – К Гриру наконец-то вернулся акцент. – Бох ты ж мой, они столько тебе платят за этот кузнечный фартучек? Ммм, где б мне взять такую клевую работку с переодеванием, а, Боб?

– Это не переодевания, мудило. – Боб Моубри вспыхнул и поднял большой кулак. Он стал похож на рестлера из рекламного ролика «Мы кузнецы!». – Иди к черту, я пока еще рабочий сварщик, и это мужская работа!

– Конечно, – быстро согласился Грир. – А хто ж еще, Боб, шо ты, шо ты.

– Иди в зад!

– Вот это правильно, Моубри. – Кармоди похлопал в ладоши. – Там дохрена мужской работы.

– Иди в зад вместе с Гриром, Кармоди. И Саллас туда же. Вы мудаки и все проспали. Сидите тихо и дайте нормальным людям заниматься делами.

Айк сел, умудрившись даже улыбнуться, хотя таким дураком не чувствовал себя уже много лет. О чем он думал? Мог бы и сам догадаться, насколько бессмысленно метать жемчуг речей Пейна в эти бочки со свининой. Моубри прав. Мы всё проспали.